Оговорочка по Фрейду?

[quote Вестимо. Спасибо, поправила

tailin, может сказку потом в тему основную тему фанфиков перенести? Ну ведь правда интересная история выходит.

Мы её туда вместе с автором на руках перенесём, если что

Helen, спасибо! Дайте, дописать только сначала, коварные)) ArkhiBear, а перед тем как носить куда-то автора, неплохо бы самому кое-куда собраться и доехать

Баш на баш, Зомби: собираюсь, размещаюсь и жду в тебя гости, поселившуюся по соседству. По рукам-лапам?

Тебя предупреждали не заглядывать в зеркало Еиналеж?
Тебе говорили, что там не будущее?
Лишь сокровенные мечты.
Лишь тайные желания.
Лишь страхи.
А ты пришел.
И жадно смотришь.
Любуешься, касаешься.
Веришь? Ну верь, верь, это на
пользу мне, даст мне дополнительной
жизни, напитает мои тени, позволит выпустить их к вам.
А вы еще удивляетесь, откуда берутся стражи.
Дементоры лишь отражение желаний.
И чем сильнее вы любите мечты
в моем отражении, тем ближе
к вам мои дементоры,
тем слаще им
души.
Стой.
Не делай шаг
назад, уже поздно.
Темнота кружится вокруг.
Видишь, ты стоишь там, по ту грань,
По ту сторону. Добро пожаловать в дементоры, наш Гарри.

Тик- так, старые часы на пыльной полке отбивают такт. Но стрелки замерли, а слой грязи навевает на мысль, что здесь давно никто не живет, и часы завести некому.
Тик-так...
Ты выдохнешь с облегчением, увидев мой дом среди леса, с дымом из трубы и светом в окне. Ты поблагодаришь богов за то, что дали тебе спастись из этой чащи, когда волки уже наступали на пятки и был слышен лязг их зубов. Глупый, боги глухи в этом лесу.
Ты переступишь мой порог и забудешь обо всем, едва увидишь меня, мои глаза, мою улыбку, мое слишком легкое для такой погоды платье. Я не спрошу тебя ни о чем, лишь жестом поманю сесть к столу, полному угощений. Ты жадно набросишься на еду, не думая о том, где я нашла в этой глуши свежие вишни посреди дождливой весны, как сама притащила домой кабана. Ты будешь есть, не чувствуя вкуса, ты будешь давиться, не наедаясь, пить вино не пьянея. Ты лишь почувствуешь, как сильно ты устал, а я, предугадывая твои желания, постелю тебе на кровати. Ты скажешь, что меня тебе, верно, послали звезды. Я лишь улыбнусь и отвечу тихо-тихо что не светят над лесом моим ни солнце, ни луна, ни звезды. Ты не услышишь, окутанный сном. А как догорит в очаге огонь, я лягу на постель рядом с тобой и шепотом позову по имени. Спросонья ты и не вспомнишь, что не называл его. Ты лишь отзовешься на него, почувствуешь жар моего тела, такого нежного, такого желанного. Твои губы найдут мои, такие сладкие, такие терпкие. И дыхание станет одно на двоих,  и касания, и движения, вначале робкие и нежные, а под конец страстные и грубые...
А с рассветом ты проснешься и удивишься, покрытый пылью стол, за которым ты вчера ел, ледяные угли, что пылали вчера огнем, и лишь часы в углу тик-так.
Показалось?
Привиделось?
Приснилось?
Ты выйдешь из дома, окинешь взглядом деревья вокруг и уйдешь прочь из леса. А часы на полке будут мерно отсчитывать твою жизнь, без счастья, без радости, без любви. Ты будешь в каждой встречной искать мои черты, сам того не осознавая. И когда ты, вновь придешь ко мне с потухшими глазами, никто тебя не встретит. Здесь и найдешь ты свою смерть, прорастая деревом на моей проклятой земле.
А я обернусь грозой, бурей, волчьим воем и скоро новый глупец постучит в мою дверь.
Тик-так, отсчитывают часы на полке человеческие жизни. И нет им числа, как не сосчитать деревья в ведьмином лесу.

Нет, ну я все-таки преклоняюсь перед стихотворным талантом

- Батюшка, молю тебя…
- Дура ты, - с упреком проговорил царь и попытался отодрать руки дочери, обнимающей его за ноги. – Ты ж посмотри, какой молодец. И собой хорош, и с мечом управляется, как богатырь, да еще и богат, вон сундук стоит, златом-каменьями полон… А ты кочевряжишься.
- Батюшка, - царевна подняла заплаканное лицо, - коли я когда тебе слово грубое молвила иль краюшку хлеба украла, так накажи меня острогом!.. Плетью накажи!.. Но не отдавай меня за Ивана!
- Волос долог, ум короток, - царь нахмурился еще больше. – Я слово дал! Кто невиданные подарки подарит мне, тому моя дочь в жены! Помнишь такое? Коня с границы рассвета – привел, жар-птицу с вершины ночи – принес! Молодильные яблоки из-за моря – и те добыл, - он бросил взгляд на серебряное блюдо с горкой янтарно-желтых крутобоких яблок. – Слово царское закон и порядок. Все, не реви.
- Батюшка!..
- Эй, кто там! Заберите ее от меня да отдайте мамкам-нянькам! – царь со страданием на лице глянул на стражей у двери. В золоченную палату вбежали слуги, со всем почетом отцепили от царских колен и подола девушку и аккуратно понесли на выход.
Царь вздохнул, расправил помятую одежду и нахмурился, глядя на мокрые следы на парче.
Дочь он любил, но и думать о будущем тоже надо было. Коль сыновей покойница-жена не сумела ему родить, царство отойдет зятю. А чем не зять Иван, пусть даже и купеческий сын? Даже наоборот, сумеет правильно распорядиться богатствами, преумножит их…
И все же, слезы дочери жгли душу, волновали ее.
Он грузно поднялся, походил по палате, старательно не глядя ни на поднос, ни на бумаги, разложенные на столе рядом, постоял у окна, забранного кованной узорчатой решеткой. Там, за нею, расстилалась столица, сверху плыли белоснежные облака, пряча яркое солнце.
Да испокон веков царевны выходили замуж по воле родителей, мысленно вернулся он к спору с дочерью. Только одна прабабка Василиса сама себе жениха выбрала, так она и своенравна была, умна да хитра…
По затылку прошелся холодок, словно кто-то смотрел в спину. Резко обернувшись, царь чуть не сплюнул с досады – вот же старая, напугала!..
- Чего тебе? – вздохнув, он отвернулся от окна.
Старуха простучала неторопливо клюкой до трона, медленно присела на ступеньки трона, сложила на навершии клюки сухие руки.
- Забавушка плачет-убивается у себя…
- Знаю, - поморщился царь, вернулся к трону, постоял рядом со старухой. Она была его кормилицей, нянькой, мамкой, той единственной, рядом с которой не приходилось носить царскую личину. Она его всяким видела и знала. – А что поделать?
- Не отдавай, - она медленно покачала головой из стороны в сторону, и ему показалось, словно причитает она над домовиной.
Сплюнув в мыслях, царь аккуратно, не задеть, сел на трон.
- Да пойми ты, не могу! Я слово дал. Царское. Весомое. Это что ж теперь, отказываться от него? А какая тогда мне вера будет?
- Слово ты людям дал, - старуха снова покачала головой. – Живым.
- Так и я о том! Ну не люб он ей, так это пока. Молодой, хороший, сможет же лаской да вниманием успокоить ее, а? Ну ты ж сама женщиной была!
- Когда это было… - шелестяще выдохнула старуха. – Да только… - она глянула на вход со стражами, затем на царя. – Избавься-ка от ушей ненужных.
Царь вздохнул, махнул рукой страже:
- Выдьте, мне с кормилицей посекретничать надо.
- Прабабка твоя, Василиса, умела нужную дружбу водить, - тихо заговорила старуха. – Волшбу знала, с птицами да зверями говорила…
- Слыхал такое, - царь сполз с трона и устроился рядом с нею. – И что?
- А то, что через поколение передается это, - еще тише отозвалась она. – Мать-то твоя отказалась в свое время от дара, мол, страшный, пугает…
- Ты что, хочешь сказать, что моя Забава...? – он недоверчиво уставился на черный платок, который закрывал голову старухи, и с чувством выдохнул. – Типун тебе на язык, старая!
- Да хоть чирей на спину, - закивала она и неожиданно сильно вцепилась костлявыми пальцами в запястье царя. – Ты ж дослушай! Из-за твоей матери дар Забаве передался двойной, сильный, не хуже, чем у Василисы был! Да только она его пока не понимает! Не видал разве, как в детстве вокруг нее птенчики да звереныши вились? – царь нахмурился. – А как ластятся к ней все твои псы да кони? К иному конюший и подойти боится, а Забава коню в гриву ленты вплетает… - старуха придвинулась ближе и зашептала уже прямо на ухо ему. – Чует она жениха-то этого. Не понимает, но чует. Как смерть свою. Оттого и убивается.
Смерть?
Царь недоверчиво покосился на нее.
- Не живой он человек. Не с живого мира.
- С чего ты взяла?! – поразился он. – Он руку мне подавал – теплая, крепкая! Да и чародей ничего не говорил, а ведь у него на это особый медальон имеется!
- Твой чародей – сопливое дитя против таких сил, - тряхнула она его запястье. – Ты меня послушай, дурень! Никто из живых не может добыть ни коня с границы рассвета, ни птицу с вершины ночи! Коня охраняют лютые ветра, жар-птицу – лютые твари. Живой человек для них – что для тебя те яблоки молодильные! Кто ж от них откажется, в здравой-то памяти? – старуха перевела дыхание, покачала головой.
Помолчал и царь, обдумывая сказанное.
- Слово ты людям живым давал, так? Все слышали, все подтвердят, – он согласно кивнул. – А он неживой.
- Так как-то докажешь? Вон, ходит, ест, пьет!
- Э нет, - хриплый смешок пустил легкую дрожь по загривку. – Ходит, да тени не отбрасывает. Ест, да только не из железной посуды. Пьет, да только не родниковую воду! – старуха торопливо зашептала. – Ты вот что, пир устрой, во дворе, под вечер. Его по праву руку посади, Забаву по леву. Вели подать яства сытные, но те, которые требуют ложки, вилки да ножей! А ложку, вилку и нож положи железные. Мол, золотые да серебряные чистить забрали.
- Ну а возьмет он ложку, вилку да нож, что тогда, а?
- Воду пущай нальют вместо вина в кубки, - она издала новый смешок. – Мол, на завтра свадебные хлопоты планируешь, чтоб головушки ясные были!
- Ну выпьет он воду и?! – азартно подался к ней он.
- Как стемнеет, вели зажечь факелы, да поярче, да побольше – и все вокруг стола, - старуха обвела рукой круг. – И смотри на тень, следи за ним, – она сделала упреждающий жест рукой, вынуждая царя закрыть рот. – И не бойся ничего, что вдруг появится во дворе, - сделав выразительную паузу, она закончила. – И вот когда проявит Иван-купеческий сын свою личину-то, то скажешь – слово царское давал живым людям, а не мертвым, посему отпустить коня, выпустить птицу и отнести молодильные яблоки на перекресток трех дорог!
- Зачем? – царь оглянулся на стол.
- Затем, батюшка ты наш, - старуха протянула руку и погладила его по голове, как ребенка, - что подарки мертвых нельзя брать живым. Понял?
Он вздохнул, слегка ссутулился:
- Ох, не знаю даже…
- Дар ему нужен от Забавы, дар да она сама, чтобы силу набрать. А наберет он силу… - она горестно покачалась, не выпуская руку царя, - … и будет тут тридевятое царство, тридесятое государство.
- Тьфу, - суеверно сплюнул царь за левое плечо, передернулся всем телом и решительно кивнул. – Добро. Когда пир устраивать?
Старуха задумчиво погладила навершие клюки:
- Через пять дней, - и непонятно добавила. – Луна в силу войдет, легче будет.

Слуги споро расставили столы, накрыли их белоснежными расшитыми скатертями, разложили золотую и серебряную посуду.
Царь, стоявший на крыльце, украдкой покосился на Ивана, с которым следил за приготовлениями к пиру.
А коли старуха не права, мелькнула мысль, напридумывала, выжив из ума на склоне лет? Обиду затаит купеческий сын, до домовины припоминать ему будет недоверие.
А коли права, покосился он теперь на дочь, безмолвной тенью появившуюся слева от него, то он спасет единственное дитя свое. Разве ж от такого отец откажется?
- Царь-батюшка, - к крыльцу подбежал стольник, отмахнул поясной поклон, - готово все!
- Тогда, сядем-ка за стол, да поговорим о приятном, - царь спрятал все сомнения и жестом пригласил Ивана следовать за собой.
Едва разложили столовые приборы, как Иван бросил на царя острый взгляд. Царь с недоуменным видом покрутил в руках железную ложку, выразительно посмотрел на стольника. Тот с поклоном ответил, как втайне было велено:
- Царь-батюшка, прости уж, золотые да серебряные в чистку отдали челяди, а деревянные только слугам положены.
- Ну, не страшно, верно? – царь с улыбкой глянул на Ивана. – Мы ж тут по-семейному почти, можно и без церемоний.
- Верно, - Иван вернул улыбку, перевел взгляд на Забаву, притихшую за спиной отца. – Чего уж там, - он взял в руки ложку.
Царь кивнул, про себя невольно начиная ругать старуху. И послушался ведь!
Налили в кубки, стольник снова отмахнул поклон:
- Царь-батюшка, как велено – вода! Из заповедного источника, чистая, как слеза!
- Завтра начнем подготовку к свадьбе, - царь взял свой кубок, глянул на Ивана, - посему запрещаю вино да мед. Чтоб головы ясные были.
- Верно, - Иван снова улыбнулся, взял кубок. – Мудр ты, царь-батюшка, ох мудр.
Может, и мудр, но от взгляда купеческого сына царю стало не по себе – холодный, словно нож, что лежит у тарелки.
Ну старая!..
Летние сумерки опустились быстро и легко, и слуги забегали, расставляя шесты с факелами и зажигая промасленные фитили.
Царь покосился на Ивана, попытался найти тень на столе, вон, факел как раз за спиной его…
Купеческий сын неловко двинул рукой, опрокидывая кубок, и скатерть стремительно потемнела перед ним.
- Эх ты, - добродушно попенял царь, - и воду вроде пьешь, а словно пьяный.
- Это я от предвкушения, царь-батюшка, - невинно улыбнулся Иван и пожал плечами. – Как посмотрю на Забавушку, так сердце и дрожит, и трепещет в груди.
- Ну уж потерпи, немного осталось, - проговорил царь, мысленно обещая посадить старуху под замок до самой свадьбы дочери. Чтобы не сбивала с толку никого!
От дальних ворот послышались голоса, ржанье и скрип. Подбежавший стольник развел руками:
- Подарок везут для Ивана-купеческого сына, к свадьбе, так сказать!
- А кто везет? – Иван поднялся, нахмурился. – Родители мои давно умерли на дальней стороне, а здесь никого у меня из приятелей и нет.
- А вот сейчас и узнаем, - царь махнул рукой. – Пусть прямо к столу везут.
Показалась четверка коней-тяжеловозов, тянущих за собой большую волокушу. На ней под пологом возвышалось что-то непонятное.
Кони остановились неподалеку от столов, и сколько бы ни вглядывался царь, возницу рассмотреть он не мог.
- Подарок сей от меня, Иванушка, - откуда-то сбоку появилась старая кормилица. Простая ее одежда под факелами выглядела то черной, то белоснежной. – Ты ж сам говоришь, со стороны дальней, поди, скучаешь тут по родимым местам… - волокушу окружили стражники и, как по команде, сбросили полог. Взглядам предстала старая-старая печь. Рог трубы слегка обвалился, черный вход устья был закрыт поржавевшей заслонкой. – Узнаешь, Иван?
Царь не успел ни возмутиться глупой насмешки старухи, ни спросить – рядом раздался скрежет. И только когда Иван встал на стул, а с него прямо через стол спустился на землю и пошел к печи… он понял – то купеческий сын скрежещет зубами.
Мороз продрал по спине.
Иван дошел до печи и прильнул к ней всей грудью.
- Узнал, - кивнула старуха, оперлась на клюку, привычно складывая руки на навершии. – Она в твоем родительском доме стояла. Ты на ней родился, в ней парился… на ней и помер.
Испуг прокатился по всему двору единым аханьем. Забава в страхе вцепилась в отцовский локоть.
Сам царь неверяще смотрел, как парчовые одежды Ивана истлевают прямо на глазах, русые волосы выпрямляются и седеют.
Иван повернул к нему голову, и царь едва не сплюнул через плечо – вместо глаз у несостоявшегося зятя были два черных провала.
- Умен ты, царь-батюшка, - с незнакомым шипением проговорил Иван. – Предусмотрел я и железные ложки, и воду, и факелы, а вот что печь притянешь… - он оскалился. – Но поздно, Забава будет моей!
- Не будет, - опомнившись, царь встал на ноги и твердо проговорил. – Я слово давал живым людям, тому все свидетели, но не мертвым.
- Но ты принял мои подарки! – ногти Ивана заскребли по старой печи, оставляя сизые борозды.
- Возвращаю! – царь махнул рукой. – Приведите коня с границы рассвета и отпустите его! – серебристая тень с ликующим ржаньем унеслась к полной луне, выглянувшей из-за туч. – Принесите клетку с жар-птицей с вершины ночи и отпустите ее!
Золотая вспышка захлопала крыльями, взметнулась над всеми и исчезла в ночи.
- Молодильные яблоки… - царь подозвал самого верного слугу, который уже держал в руках заполненный мешок, - закопайте на перекрестке трех дорог!
Иван зашипел-застонал зверем:
- Все предусмотрели…
- Ну а ты, - старуха безбоязненно подошла к печи и сняла заслонку, - вернись туда, откель вылез!
- Ты, - мертвец придвинулся к ней, навис страшной тенью, и царь дернулся было защитить, но Забава внезапно потянула на себя и отрицательно замотала головой на вопросительный взгляд.
- Иди-иди, - старуха даже подтолкнула клюкой. – Не скалься мне, силы нет.
- Зато у тебя, как погляжу, пока хватает… - Иван ощерился, но покорно влез в устье. Из тьмы донеслось замогильным стоном. – Встретимся еще, старая.
- Коль дождешься, обязательно, - она поставила назад заслонку, поманила к себе Забаву. Царевна без страха подошла. – Ну-кась, давай, закрой его хорошенько.
Царь сглотнул, глядя, как дочь, взяв клюку, задвигает ее в ручку заслонки, словно накладывает засов.
Из-за лошадей выступил высокий темноволосый парень, блеснул белоснежными зубами в улыбке:
- Все, царевна, дальше моя забота.
Он лихо вскочил на правого коренника, усмехнулся на испуганное ржанье и тронул пятками лошадиные бока:
- П-пошел, волчья сыть.
Волокуша заскрипела, застонала, и в лад ей завыло из печи.
- Тьфу-тьфу-тьфу, - сплюнул царь через плечо, когда страшная повозка скрылась за воротами. – Всем вина – надо успокоить душу.
- И помянуть, - старуха, которую бережно вела Забава, кивнула. – Да прикажи мне новую клюку сделать. Старая я уже, без нее бегать.

Рассвет занимался над царским двором, как и над всей столицей и страной.
- Ну вот, Василиса, обещание свое я выполнила, - старуха стояла у небольшой могилки, опираясь на новую клюку. Светло-серые глаза внимательно оглядывали камень у изголовья, тонкие руны надписи. – Но я еще побуду рядом с твоей Забавой. Надо ж научить ее тому, чему когда-то я учила тебя.
Из-за камня вальяжно вышел крупный черный волк, зевнул и кивнул:
- Довез, Баба-Яга. Лет сто точно никто не наткнется.
- Коней куда дел?
Желтые глаза хитро прищурились, волк облизнулся и лениво потрусил в сторону видневшегося вдали леса.