начало истории
viewtopic.php?p=259093#p259093Я люблю гулять по ночам 2
Холодно. Наверное. Я ведь уже не могу этого чувствовать, но я знаю. Еще зеленая трава каждое утро покрывается изморозью. Через несколько дней пятна зелени окончательно сдаются пришедшей зиме. На моем лице и одежде тоже снежная пыль, и я постоянно забываю ее смахивать.
Мне снова скучно, и в свой вечерний или скорее ночной променад я ищу новую «жертву». Только для развлечения. А вот и… Парень невысокий, то есть всего на голову выше меня. Пальто, сумка через плечо. Студент? Неважно. Важно другое. Он не пугается, ни серо-синего лица, ни глаз, отливающих в темноте красным, ни неслышных шагов, когда я неожиданно появляюсь перед ним, ни даже приглушенного рычания. Этот сценарий для меня нов, и я невольно опешиваю от быстрых слов дружелюбного голоса.
- Привет! Я Сева. Тебе не холодно? Ты так легко одета…
Когда он хватает меня за ледяную руку, которую я не успеваю отдернуть, на его лице вместо отвращения и страха расцветает улыбка, а я… я чувствую тепло его ладони, хотя это решительно невозможно.
Итак, его зовут Сева. Полного имени он не называет, да оно бы ему и не подошло. Круглолицый, смешной, с кепкой торчащих во все стороны светло-рыжих волос. Симпатичный. И совсем не похож ни на потомственного колдуна-чернокнижника, ни на брата, скорбно и с укором смотрящего на меня с фотографии с черной каймой на стене почти обычной комнаты совсем обычной квартиры в старом районе. Выдает только обязательная атрибутика: черные свечи, черепа, колдовские книги.
Я уже тянусь к его шее, останавливаясь только почувствовав тепло под своими руками. Слишком уж непривычным стало для меня это ощущение. Этот невозможный парень снова не пугается, зато обижается, фыркает, отворачивается к стенке, нарочно не смотря на меня и бормоча про всякую неблагодарную нежить.
Я слышу какой-то кашляющий, скрипящий звук, и только потом понимаю, что его издаю я. Это смех… Он снова обижается, зато теперь уже смотрит на меня своими светлыми невероятными глазами. Я беру его за руку, извиняясь. Почему-то мое холодное прикосновение его успокаивает.
Может, у колдунов это в порядке вещей, заводить себе домашнюю живность или неживность, как в этом случае? Не знаю. Он ничего от меня не требует: ни помощи (хотя какой, если только с врагами разобраться), ни рассказов, ни службы в качестве наглядного пособия – ничего, и совсем меня не боится. Я его не понимаю. Совсем. Он просто отдает мне ключи от квартиры и просит приходить, когда я захочу. И я прихожу, устав (ах да, я же теперь не устаю, но сложно отвыкнуть мерить существование привычными категориями), значит мне просто надоедает. Прихожу, отряхиваюсь от снега, плотным покрывалом усеивающего мою одежду и волосы. Прихожу, пока однажды не наступает момент, когда мне уже не хочется уходить.
Сева радуется. Странный. Он всегда мне радуется. Он вообще жизнерадостный и веселый. С ним легко. Молодой колдун взял в привычку рассказывать мне об успехах в институте, о новых заклятиях, узнанных у мастера, о своих якобы друзьях и их насмешках (на этом месте я всегда фыркаю, ни одного не видела, пока обитаю здесь). Сева часто готовится к занятиям как обычным, так и магическим. Это всегда выглядит забавно, пусть я пока и мало что понимаю и с трудом могу даже ответить – мое время подходит к концу, и я ясно это чувствую, пусть отражение в зеркале и показывает всё то же лицо, совсем не изменившееся после моей смерти.
Сегодня он рано, и какой-то не такой, еще более оживленный и взбудораженный, чем обычно. Я откладываю книгу (библиотека здесь просто шикарная, уже одно это влекло меня к этому дому. Даже то, что я могу читать ночи и дни напролет, отвлекаясь от чтива только ради Севы, не сильно мне помогает. Книг тут за иную жизнь не перечитаешь, а уж за короткую нежизнь и подавно). Откладываю книгу, подхожу, помогаю раздеться, вешаю пальто и вопросительно смотрю на распираемого новостями парня.
- Я всё узнал! Теперь уж точно. Есть способ, есть! Представляешь?! – он берет меня в охапку своими теплыми руками и кружит по комнате. Я всё так же ничего не понимаю. – Тебя снова можно оживить, совсем, по-настоящему! Понимаешь?!
Я резко останавливаюсь, так, что Севу по инерции заносит в сторону, и он чуть не падает.
- Зачем? – голос чуть слышен, скорее какой-то свист и движение воздуха, но он понимает.
- Ты не хочешь снова стать живой, нормальным человеком? – он смотрит на меня своими добрыми ласковыми глазами, и я вдруг отчетливо понимаю, насколько я его старше, даже если не считать недолгого времени моего послесмертия.
Отрицательное качание головой, улыбка – отвечать голосом я уже не рискую. Он обижается, теперь всерьез и надолго, и не смотрит на меня, отталкивая мою руку, как бы я ни старалась подлизаться. Тогда я встаю напротив, треплю его по вихрастой голове, потом неловко тянусь, целую его мягкие и теплые губы своими непослушными и ледяными и ухожу в ясный зимний вечер, пока он удивленно моргает глазами.
Когда через пару дней я возвращаюсь, он не задает вопросов и больше не заикается о том разговоре, и всё движется по-прежнему, по тем же правилам и привычкам, только теперь мое время идет уже не на месяцы и недели, а на дни, и с каждым тело слушается меня чуть хуже.
Вовремя уйти я не успеваю. Меня всё время что-то останавливает. Его улыбка, теплое случайное прикосновение, самоотверженность, с которой он пытается есть приготовленную мною по памяти еду; горячность, когда он ругается на меня, что я снова обожглась, не чувствуя жара.
И тогда наступает день, когда я впервые не поднимаюсь, чтобы его встретить, оставаясь в кресле холодной неподвижной куклой. Он понимает всё после третьего оклика, и его решительное спокойствие пугает меня куда больше, чем истерика и слезы, которых я ожидала.
Я еще могу смотреть и слушать. Свернут в рулон старый толстый ковер, отодвинут к самой стенке тяжелый дубовый стол – места много, хватит не на один колдовской круг, даже на такой большой, чтобы я могла полностью в нем поместиться. Он старательно возится вокруг меня, рисует какие-то пентаграммы и знаки, с таким сосредоточенным и серьезным выражением лица, какого я до этого никогда у него не видела.
Он заканчивает, смотрит на меня, пытающуюся хотя бы глазами прокричать «Не надо! Прошу тебя!», смотрит так, как будто просит прощения, и начинает рисовать второй круг – места действительно хватает.
А я, я до конца так и не верю в то, что происходит. Он снова смотрит, уже из середины второго, законченного круга, стоя со старинной книгой в руках.
- Прости! Я просто не могу по-другому… - он улыбается по-прежнему легко, солнечно и тепло. – Только не забывай меня! Хорошо? – просит он, и я понимаю, что ему страшно, самую малость, но страшно.
«Не надо, дурачок! Зачем?» - хочу прокричать я, но не могу, давно уже не могу.
Можно, можно и вернуть, можно и оживить. Только вот не окажется ли непомерной цена. Жизнь за жизнь, да еще и не всякая, только отданная добровольно. Я же знаю. Я много успела прочитать в твоей библиотеке. «Не надо, глупенький! Хватит уже жертв и страданий на мою долю!!! Я просто хочу уйти…»
Но горло и связки уже не повинуются. Когда он начинает читать заклинания, я только с удивлением замечаю, как щиплет мои глаза, а на висках, щеках становится влажно. Я же давно не могу плакать.
«Сева, дурачок ты мой, не надо! Я и так никогда не забуду тебя!»
И тут меня окончательно накрывает темнота, и я ухожу в нее радостная, понимая, что он не успел и ничего у него не выйдет…
Я с трудом прихожу в себя в чужой квартире, на полу в каком-то магическом кругу, совсем окоченевшая. Всё тело затекло от неудобного положения и жесткой поверхности. «Что со мной произошло? Почему я ничего не помню?»
Оглядывая комнату, я натыкаюсь взглядом на незнакомого парня, неподвижного, бледного и холодного. Испуганно отдергиваю руку. Не дышит. Мертв.
Я быстро вскакиваю, на вешалке в прихожей обнаруживаю свое легкое осеннее пальто, натягиваю его, стуча зубами от холода и страха, и стремглав кидаюсь прочь из этого странного дома.
На улице идет снег большими пушистыми хлопьями, а я смотрю в серое небо и не понимаю, куда делась осень.
В квартире бардак и какая-то запущенность. На кухне пустые бутылки соседствуют с упаковками от полузапрещенного магического зелья. Что же тут творится?
И только вечером он возвращается с работы, сначала испуганно шарахается от меня, потом нерешительно трогает меня за руку, шепчет: «Теплая!» - смеется и плачет одновременно, вторя мне, так же, как и я не в силах остановиться и разжать наконец объятия, постоянно повторяя:
- Ты не поверишь, мне снился такой кошмар, такой кошмар…
- Всё хорошо, я дома.
Проходит больше месяца, а моя амнезия так и не проходит. Может, и к лучшему.
Никогда не любила ходить на похороны, как и на поминки, но он просил не оставлять его одного. Я тоже не хочу разлучаться, но такое пристальное внимание и потребность в каждоминутном касании, слове и взгляде начинают меня раздражать.
Холодно. Мороз неожиданно ударил. Весна никак не может прийти. На кладбище особенно неуютно. К группе избранных: семье и близким друзьям я не подхожу, лично покойного я не знала, поэтому и услышала тихие и беззлобные на первый взгляд сплетни местных старушек-кумушек.
- Горе-то какое!
- Да, только недавно старшенький, а теперь и Севочка. Как злой рок какой.
- Да известно какой! Все они, чернокнижники, плохо кончают. Как их еще хоронят на освященной земле?!
- Тсс! Не сейчас же! Да и не средние же века.
Подхожу поближе. Со снимка на деревянном кресте смотрит молодое улыбающееся лицо вихрастого светло-рыжего парня с добрыми глазами. Оно почему-то кажется мне знакомым.
- Вы его знали? – спрашивает одна любопытная старушка из тех самых.
- Нет, не знала, - отвечаю я, отдергивая руку от фотографии и судорожно вытирая всё бегущие по щекам слезы, превращающиеся в маленькие льдинки на колючем морозе.
И жизнь продолжается, только временами мне никак не согреться, даже лежа в теплой кровати в обнимку с мужем. А еще мне больше не снятся сны, только иногда, очень редко, один-единственный, странный. Я смотрю в темное небо, лениво падают толстые откормленные снежинки, я подставляю им руку и собираю целую горстку снега на ладони. Он лежит, переливается в электрическом свете фонарей и совсем не тает…