elana, Anassazi, великолепные зарисовки.
Лана, я почему-то так и думала, что этот длиноволосик с бокалом тебя привлечет Не ошиблась. Великолепные стихи. Почему-то возникли ассоциации с Пастернаком.
Anassazi, неожиданные сравнения. Все же, у тебя необыкновенный талант создавать яркие образы.

Anassazi, ох, даже слова трудно подобрать...
Не думала, что можно в таком контексте посмотреть на эту картинку. Приятно удивлена. Даже скорее, потрясена.
И написано так хорошо! Просто... браво.

Эль, ты мне сообщила обалденную новость - я и не знала, что там стихи)))

Тут была зарисовка, но я ее удалила. Позорная она

«...За любовь твою, родной мой, я с улыбкой все отдам...» (с) - на песню Насти Задорожной "Сердце Пополам".
- А сердце сможешь?
- Что?
- Говоришь, отдать все можешь. Отдай мне сердце.
- Бери. Как тебе?
- Красивое. Правда с рубцами и кровоточит...Ну ладно. И так пойдет.

***
- Бери.
- Что брать?
- Любовь мою. Сердце мне отдала, любовь бери.
- А зачем она мне теперь - твоя любовь? Сердца нет и любви моей тоже.
- Но как?..
- А вот так. Все, что можно, ты уже забрал.

Sakura-chan, под настроение очень подошло...

elana, рада, что угодила))
грустно конечно, если подошла..

Фанф по Ноблесс, первый, так сказать, блин, так что просьба не убивать сразу (хотя тапками без каблуков бросать можно:)

Автор: sazi
Бета: Нет беты
Персонажи: Франкенштейн и много других в фоновом режиме
Рейтинг: PG-17
Жанр: драма, воспоминания
Предупреждения: ООС
Дисклаймер: Мир и герои принадлежат авторам Son Jae Ho и Lee Gwang Su, слова принадлежат русскому языку, я только их смешала, шапка от Веды, пинок после которого я сюда попала - Лариэль .

По страницам памяти.

История первая. Марлена.

У меня часто спрашивают, как всё начиналось, как я этого добился (восхищённо), как встал на эту дорогу (заинтересовано) или как докатился до жизни такой (с пренебрежением, злобой и затаённой завистью). Обычно я не считаю нужным отвечать, но за нечеловечески длинную жизнь всё же бывали случаи, когда по той или иной причине мне хотелось открыть перед другими тайники памяти.

И тогда я всегда отвечал: «С Марлены». Красивой, улыбчивой, солнечной девочки, любимой сестры, которой в моей памяти навсегда останется 13. Само имя её будто открывает для меня окно в лето, беззаботное, яркое, тёплое, наполненное ароматами мёда и полевых цветов. Я снова слышу нежный ручеёк её смеха, вижу танец босых маленьких ног под подобранной юбкой, окунаюсь в тепло ласковых рук, обвивающих меня, и невесомый пух льняных локонов, сквозь завесу которых доносится: «Доброй ночи, маленький братец. Доброй ночи, сладких снов».

Марлена… Сладкое воспоминание из давно забытой жизни. Ты могла бы стать необыкновенной красавицей, тем последним летом ты уже разбивала сердца одним лукавым взглядом глаз-васильков. Ты подарила бы матери внуков, которых от меня она так и не дождалась, ты стала бы опорой и утешением её старости. И кто знает, кем стал бы я, если бы ты осталась со мной?

Но лето кончилось, сменилось дождями и холодом, потом морозами. А потом на домах появились чёрные ленты, всё больше и больше меток смерти с каждым днём.

При первых признаках заразы город опустел почти на треть: все, кто могли себе это позволить, последовали единственному толковому совету лекаря и клирика – бежать быстрее, дальше, дольше. Сами непримиримые враги c небывалой солидарностью показали жителям пример, бросив всё, что не смогли унести с собой.

«Нас оставил Бог!», роптали на следующее утро люди, обнаружив пустую церковь. Позже в ней на волне паники сожгли зараженных, не только умерших, но всех, на ком были явственные признаки болезни. Впрочем, остальных это не спасло.

Нашей маленькой семье уезжать было некуда. Мы не выходили из дома без острой необходимости, мать обкуривала комнаты благовониями, чтобы изгнать «больной дух» и беспрестанно молилась, по всем углам расставляла блюдца с молоком. За то, что соседка провела свою старую облезлую козу по нашему дому, она отдала новый зимний платок, а потом с лихорадочным нетерпением ждала, когда на животине появятся признаки перешедшей в неё болезни.

Козу забили и сожгли на шестой день.

Марлена начала кашлять на восьмой.

А потом я просто смотрел, как гаснут её глаза, тускнеет нежная кожа, как маска смерти закрывает любимое лицо. Смотрел и… В моей душе рождалось незнакомое и непонятное ещё чувство. Из страха, из беспомощности, из беззащитности и горя…

«Бог оставил нас», «Бог наказал нас», «Бог так хочет» - говорили люди. Может они находили в этом утешение. Меня же это только бесило. Не знаю, где он был тогда, но в умирающем городе я не видел даже тени его прославленного милосердия, всезнания и мудрости. Никто не спешил отозваться на отчаянные молитвы и прийти на помощь. Никто не спешил позлорадствовать и сказать грозное: «Это вам за то…».

Не было там Бога. Только люди. Сильные и слабые, принимающие смерть достойно или в пьяном угаре и отчаянии превратившиеся в животных. Там были только мы, и это мы, а не Бог, не сумели себе помочь.

…меня болезнь настигла через месяц после того, как не стало Марлены. Я почти ничего не помню, только нестерпимый жар и отчаянные воззвания матери к святым, которые вызывали смутное раздражение, но всё же служили маяком, на который я шел. Ни райских врат, ни адской бездны. Только одна навязчивая мысль: сам, выживу или умру, зависит только от меня. Потому что больше никого нет. Не на кого надеяться. Никто не придёт.

Иногда в бреду я видел сестру, живой, весёлой, и меня словно окатывало кипятком: мне нельзя умирать, ведь тогда даже памяти о ней не останется! И я цеплялся за жизнь ещё отчаяннее, за нас с Марленой обоих…

Как вы понимаете, я выжил. Весной вернулись беглецы, те, кого зараза не догнала, и снова начали отстраивать город, пахать землю. Вернулся священник, поселился в купеческом доме, который был побольше сожженной церкви, освятив его и помянув молитвой безвременно почившего предыдущего жильца. А в первое по своему приезду воскресенье прочел вдохновенную проповедь для уцелевших о милости божьей и тяжести грехов человеческих, о необходимости кары как очищения, о том, что именно этим испытанием Всевышний хотел нам сказать…

Кто-то плакал, кто-то вдохновенно внимал, кто-то молчал смущенно или угрюмо.

Я смотрел в окно, на серое небо и, признаться, почти не слушал. Если смерть – послание Бога, то оно осталось не понятым. На лицах окружавших меня людей я видел только одно желание: забыть пережитый ужас, и робкую, но подленькую надежду, что жизнями умерших они смогли откупить от смерти себя.

Вернуться в прежнюю колею – вот чего они хотели.

Чего хотел Бог так и осталось загадкой.

А я…

Я хотел знать, а не верить, бороться, а не надеяться, решать, а не бессильно уповать.

Я, маленький восьмилетний мальчик, умер той зимой в зараженном городе, чтобы весной родиться для совсем другой жизни заново.

История вторая. Другой.

Итак, на чём я остановился? Марлена, моя прекрасная и нежная Марлена… Я всегда начинаю этот длинный рассказ с неё. Потому что её смерть и всё, что ей сопутствовало, действительно было причиной всего, что потом случилось… отчасти. А ещё потому, что печальная история моей бедной сестры заранее перетягивает симпатии слушателя на мою сторону. Я будто готовлю своего собеседника, чтобы в момент самых тягостных откровений он вспомнил о Марлене и подумал: «Но разве не горе и тяжелые испытания стали причиной, по которой он совершал это? Разве они хоть отчасти не оправдывают его?»

Делаю ли я это осознанно? Не знаю, возможно. За многие годы умение выживать и манипулировать стало моей неотъемлемой частью. Но так или иначе, даже спустя столетия ты остаешься защитницей и хранительницей своего брата, Марлена. От других и… от меня самого. Ведь я долгие годы засыпал спокойно оправдывая многое, очень многое твоим именем.

И только теперь перед собой и, пожалуй, перед ним, я могу не скрывать правду.
Даже выживи ты в ту зиму, в моей судьбе это не изменило бы ничего.
Просто потому, что я родился не таким как все.

Сейчас сказали бы, что я опережал сверстников в развитии, в медицинских метриках отмечали бы, во сколько месяцев я начал ходить, говорить и прочее. Меня назвали бы «вундеркиндом», «гением» (не вижу причин для ложной скромности, ведь так меня и зовет нынешнее поколение).

Тогда… На подобные мелочи внимания не обращали. Я был просто «чертёнком», «дьяволенком», «вьюном» и прочим «нечистым отродьем». Проблемным ребёнком, иначе говоря. Потому что сколько себя помню, я хотел знать и понимать всё.
Откуда в колодце вода, почему её капли на солнце светятся? Почему голубь летает, а утка только ходит? Почему река течёт постоянно в одну сторону? Почему молнии падают на землю, но их никто не находит? Почему солнце садиться с одной стороны, а встаёт с другой?

На все эти и ещё тысячи подобных вопросов у окружающих был почти всегда один ответ: «Такова воля божья». Но в отличие от других любопытных детей, я им не довольствовался. В четыре года я стал настойчиво добиваться знакомства с этим самым всезнающим Богом. Естественно, удовлетворить мое стремление было невозможно. Вместо бога меня познакомили со священником, ограниченным человеком, который путался в Писании больше тогдашнего меня. Единственное, что я вынес из нашего общения – первые сомнения в церковных догмах и ростки понимания, что взрослые, оказываются, не знают всего.

Я начал познавать интересующие меня вещи на практике. Строил дамбы на ручьях, отправлял гусыню в полет с крыши, несся с холма на холм, чтобы убедиться, что солнце может взойти и два раза за утро, и три. Особый интерес у меня вызывала так называемая бытовая магия: руда, в руках кузнеца превращающаяся в сталь, глина, в огне меняющая свойства и цвет. И люди, эту магию творящие. В моем практичном разуме именно эти реальные «творцы» подменяли невидимых и безликих богов.

Пожалуй, уже тогда я был честолюбивым, дерзким, и желал от себя и от жизни чего-то неясного ещё, но… большего. Большего, чем прозябание в глуши маленького провинциального города, большего, чем удел «покорного раба божия». Впрочем, я не задумывался тогда так далеко.

Не последнее место среди моих интересов занимало устройство живого. Что мы такое? Почему меняемся и так быстро уходим? Удовлетворить любопытство по этому поводу было не легко. Сперва мне хватало разделки дичи и домашних птиц – занятия будничные и потому не вызывающие вопросов, затем я увидел прекрасную возможность рассмотреть жизнь, так сказать, изнутри, за счет крыс и ворон, задушенных соседским котом. Всё бы хорошо, если бы меня не застали за этим процессом.

Какой поднялся шум! «Изувеченную тварь» отобрали, меня выпороли и поставили на крупу. Вечером пришел святой отец и начал задавать глупые, как мне тогда казалось, вопросы: кто меня надоумил и что я собирался делать с падалью? Не я ли давеча подбросил выпотрошенную ворону кому-то из горожан на порог? Не слышу ли голосов, которые мне велят есть мертвятину? Не ощущаю ли противоестественных позывов и слабости во всём теле, когда слышу колокольный звон?

Надо мной читали молитвы и самого заставляли молиться, практически купали в святой воде. Это длилось неделю, в конце которой я, глотая слезы раскаяния, заверил перепуганную мать, что все свои ошибки понял.

Я действительно понял. Что живу в мире, где правит слепота и бездумность. Можно безнаказанно подстреливать воробьев камнями на спор, а потом оправдываться тем, что нечистый спутал помыслы и направил руку, но нельзя видеть в чем-либо, а хуже всего в смерти, некий практический толк. Не поступки мои пугали окружающих, а их осознанность. К тому же я пытался объяснить, неосознанно смущая их построенный на вере мир своей логикой и рассудочностью. Иначе говоря, посягал на запретное и брал на себя слишком многое.

Я понял также, что для меня этот мир слишком мал.

А потом была эпидемия и Марлена.

Мне не было десяти, когда я отряхнул пыль родного города с сапог. Ни знаний, ни денег, я даже читать не умел! Одни стремления, подогретые юношеским идеализмом и мечты – честно говоря, жалкое зрелище! И позже мир не раз мне это доказывал. Но…

Не смотря на все трудности, которые ждали меня впереди, кроме одного единственного дня, я ни разу не пожалел о своем решении.

sazi, повторюсь - шикарно! Очень жду проды!
И спасибо большое, что выложила сюда. Не скрывай больше свой талант

sazi, потрясающе!!! очень жду продолжения даже не читая манхву, получаю огромное удовольствие!

Лариэль, Веда, пасиб за поддержку:)))

куда ж я теперь денусь? назвалась груздём...

sazi, умничка! Я тоже не читаю Ноблесс и, совершенно, не в курсе - кто есть кто, но написано так, что срвершенно не ощущается это незнание. Молодец! Творческих успехов! Ну и про продолжение тоже прошу *скромно шаркая ножкой*

Eliora, спасибо прода пишется, не скажу как быстро, но ещё две части будут точно:)))

sazi, потрясающе!!! С нетерпением буду ждать продолжения!

sazi, классно! В жизни не ползала в этой темке, но, чувствую, теперь постоянно сюда заглядывать буду))С нетерпением жду продолжения))))))

Setsu, а здесь вообще интересно) Можешь присоединяться)))

я заметила...сижу, читаю темку

уже, уже

По страницам памяти

Автор: sazi
Бета: Нет беты
Персонажи: Франкенштейн и много других в фоновом режиме
Рейтинг: PG
Жанр: драма, воспоминания
Предупреждения: ООС
Дисклаймер: Мир и герои принадлежат авторам Son Jae Ho и Lee Gwang Su

История третья. Сила Рама.

Рассказывая о следующем этапе своей жизни: ученичестве, поисках, становлении, я всегда сталкиваюсь с некоторыми… затруднениями. Как объяснить детям эпохи Возрождения, Просвещения или информационно пресыщенной современности, реалии, в которых я жил?
Историки гуманно называют этот период «ранним средневековьем», а писатели воспевают его благородных рыцарей и монашескую аскезу. Чушь абсолютная. Куда ближе к правде был Петрарка, давший этой эпохе определение «Тёмные века». Тёмными во всех отношениях они и были.
Войны варварских держав, выдиравших друг у друга ошмётки римской империи, с мясом и кровью живших там людей, переплетались с грязными междоусобицами. Противостояние языческих культов и милосердной христианской церкви приобретало порой такие формы, что все приписываемые мне зверства на их фоне меркнут как тень. Кое-где уже вспыхивали костры для еретиков, из которых через несколько столетий разгорелся пожар святой инквизиции. Безграмотность, беззаконие, грязь и зараза – вот, что такое Тёмные века. Наследие древних цивилизаций гибло в этой грязи безвозвратно.
Немного лучше обстояли дела у арабов, которым удалось сохранить, пусть и не полностью, знания и достижения Вавилона и Персии. Именно там я открыл царство цифр и формул – свою первую любовь, познакомился с философией и архитектурой, а также заложил основы для будущих исследований в области химии и астрономии. Науки в те времена были тесно переплетены друг с другом, да и сам я не отдавал явных предпочтений какому-то одному из своих интересов. Просто пробовал на прочность и раздвигал границы возможного для внешнего мира, и для себя самого.
Жадный интерес к возможностям человеческого организма пришел ко мне в Китае, где я впервые всерьёз занялся медициной и добился, надо сказать, поразительных результатов. И там же, на побережье, точнее на одном из разбросанных вдоль него крохотных островков, я нашел то, что на долгие годы определило цель моей жизни… Историю о человеке по имени Рам.
Путешествуя по миру, я всегда собирал легенды. Помимо шелухи из человеческой глупости, страхов и предрассудков они часто содержали зёрна действительно ценной информации о людях, сумевших в той или иной области преодолеть ограниченные возможности большинства. Я стремился к ним, учился у них, наблюдал за ними. Конечно, многие легенды при ближайшем рассмотрении рассыпались пылью, но это тоже доставляло мне удовольствие: находить логические объяснения необъяснимому, складывать разрозненные части древних головоломок - чем не занятие для пытливого ума? Возможно в противовес ограниченным догмам, внушаемым мне с детства, в своих научных изысканиях я взял за правило не отрицать ничего, каким бы мистическим и нереальным оно не выглядело. И это вознаграждалось. Я своими глазами видел останки последних драконов, бывал в поселениях оборотней (правда, знакомство не стало таким близким как хотелось – всё же чувство самосохранения у меня развито), воссоздавал сплавы, упоминания о которых сохранились только в старых рукописях.
В ту забытую богом деревеньку меня привели рассказы о необычном природном явлении: абсолютно гладкой стене невероятной высоты и непонятного происхождения, окружающей её с суши и названной местными Щитом Рама. Покачиваясь в лодке, я издалека рассматривал зелёный остров и слушал путаный рассказ старожила, о том, что происходило во времена его прадедов.

«Однажды трём самым уважаемым старейшинам деревни приснился одинаковый вещий сон. Пришли к ним души предков с предупреждением: скоро содрогнётся земля под ногами, откроет рот Нагама – один из местных островных пиков, и затянет небо черной смертью, а земли зальет огнём. Лишь тот, кто, бросив всё, сейчас же покинет деревню - спасётся.
Проснувшись, передали мудрецы людям слова предков, и те, во главе с двумя из трёх, сразу отправились в путь. Были в деревне также больные, увеченные, старые и немощные, взмолились они к уходящим, прося не оставлять их на погибель, но напуганные люди отворачивались, говоря: «Не молите нас! Так погибнете только вы, а иначе и мы вместе с вами».
Спросил третий мудрец уходящих: «А как же другие, живущие на континенте и соседних островах?»
«Нам помогли наши предки», - ответили ему. – «Пусть им свои помогают».
Только несколько юношей и девушек остались, чтобы помочь немощным и старым, но их было мало. Опустился мудрец на землю и взмолился к предкам: «Вы рассказали нам об опасности, так помогите от неё спастись!». И предки, увидев чистоту душ оставшихся, их готовность погибнуть ради других, открыли им недоступное живым знание.
«Выберите достойнейшего среди вас, прочие же пусть отдадут ему свои жизни и души, как мы вам укажем, и станет воле его всё подвластно: ветру он прикажет дуть в другую сторону, а огненные реки сможет руками развести».
Посовещались люди, и признали достойнейшим прославленного доблестью и справедливостью воина – Рама. Встали перед ним, оборвали свои жизни по доброй воле, вдыхая в его уста последнее дыхание. И наполнилось тело Рама силой, которую не ведал до тех пор ни один человек: делал он шаг – и становился быстрее ветра, смотрел в даль – и видел край моря, входил в огонь – и выходил невредимым. Затянулись его шрамы, полученные в битвах, плоть стала молодой и крепкой, словно камень.
А когда дрогнула земля и Нагама открыла рот, протянул Рам вперёд руки и велел огненной реке обойти деревню стороной, а ветрам нести черную смерть не к берегу, а в море, и стоял так несколько дней, пока небо снова стало голубым, а огненная река остыла…»
На этом месте лодка подошла к входу в бухту и мне открылась потрясающая, живописная картина: долина, словно заключённая громадой острова в плен.
«Неважно, что, скорее всего это природная красота, - подумал я. – Она стоит затраченного времени»
- Что ж, покажите мне обещанное чудо, - улыбнулся я проводнику, когда мы высадились. Видимо, ему померещилась в моем тоне насмешка над святыней, потому что он гневно сдвинул брови и направился в глубь острова. Но когда мы
добрались до цели, маленький островитянин был отомщен: никогда за свою богатую впечатлениями жизнь, я не испытывал такого удивления.
«Щит Рама» однозначно был из вулканических пород, но… как, во имя неба, лава могла застыть вот так? Гладкой, едва ли не зеркальной стеной уходящей на высоту птичьего полёта ввысь и до бесконечности в стороны? Пройдя вдоль стены, я убедился, что она обрамляет всю долину как подкова, плавно снижаясь к уходящим в море краям. Но самое большое потрясение ждало меня в центре «стены». В камне, у её подножия остались отпечатки человеческих ног, а на стене, на уровне груди отчётливый контур ладоней. И как пристально я не рассматривал их, найти хотя бы легчайшие отметины резца мне так и не удалось. Как и обыденного, рационального объяснения этому чуду.
На острове я провел ещё несколько дней, изучая, думая, расспрашивая, и в конце концов снова уперся в историю Рама.
- Чем она закончилась? – спросил я у проводника, которой, с насмешкой в глазах, следил за мной.
- Рам прожил долгую жизнь, пережил трёх жен, родивших ему девятнадцать детей, а потом… и последняя жена умерла, дети выросли, родили своих детей и стали уходить один за другим. За детьми внуки, за внуками – правнуки. Это принесло в душу Рама одиночество и горькую муку.
- Он не старел? – понял я.
- Он впитал молодые души и, не смотря на годы, жизнь продолжала кипеть в нём. Но жизнь, наполненная потерями, становиться тяжким грузом. В конце концов, он стал день и ночь просить предков об успокоении, но и они не могли ему помочь. Так продолжалось долго, пока над Рамом не смилостивился один из очень-очень древних духов. Даже он не знал способа снова сделать душу и плоть слабыми, человеческими, но… Он поведал, что есть на свете народ, с которым Рам сможет разделить вечность. Они правили этим миром когда-то, так давно, что горы успели стать песком с тех пор, а нынче живут в месте надёжно укрытом от людских глаз. Если кто-то и мог помочь, то только они. И Рам ушел из деревни, ведомый милосердным духом.

Дальнейшая судьба Рама старику была неизвестна, как и что-либо о загадочных «древних», к которым он ушел. Но и без этого мне было над чем поломать голову. Раньше я забыл бы об этой легенде в тот же день, но теперь Щит Рама стоял передо мной, реальный, монолитный, словно насмешка над всем, что я успел в этой жизни познать или… Как приглашение к большему?
Мне вспомнилось огромное количество околонаучных, часто связанных с мистикой и верованиями, практик, с которыми я сталкивался путешествуя, и которые по большей части не брал в расчет. А ведь большинство из них, не зависимо друг от друга на разных концах света, рассматривали душу как некую отдельную субстанцию, на которую можно воздействовать отдельно от тела…
Я не спал всю ночь, а под утро, взбудораженный, полный предчувствиями новых вершин, повинуясь какому-то внутреннему чувству, вернулся к следам в камне и осторожно ступил в них. И почувствовал странное чувство предопределённости, когда они пришлись впору.
- Я сделаю это, - пообещал я себе. – Именно я, если это и правда возможно.

sazi, сижу и жду продолжения! *сорри за наглость, но история потрясающая!*

elana, рада, что угодила:))))