Хочется плакать и ком в горле. Хочется кричать и рвать на его голове смоляные волосы. Хочется убить эту стерву с алой шевелюрой и проорать на все здание: «Развод и девичья фамилия!!» Но нельзя. Рамки обязывают. Эти чертовы рамки, из-за которых я тут стою и строчу в блокноте чьи-то бесполезные мысли, большую часть из которых составляют междометия и прописные истины, ясные даже круглым дуракам, ношу эту убогую форму и эти очки. Фальшивые очки с простыми стеклами прячут мои красные глаза, а высокий воротник белой рубашки свежие и еще не сошедшие засосы. Я и сама фальшивка… как эти очки. По одним документам я мертва, а по другим у меня другое имя и другая жизнь, так же и у тебя… Только ты и я знаем, кто мы на самом деле. Ты и я знаем столько друг о друге, что пора бы уже нам друг друга убить, но не выходит, брачные узы держат. И моя поганая собачья верность, приковавшая к тебе невидимой цепью.
- И вы хотите сказать, что применить это на практике невозможно? – твой холодный голос заставляет ежиться всех этих высокопоставленных чиновников, кичащихся своим положением за стенами этого кабинета. Я же молчу и не страшусь твоих черных глаз и просто стараюсь убить своим взглядом ту рыжую ехидину. Вырядилась, выкрасилась в этот противный красный цвет. О, да! Она не видела крови, не чувствовала этого тошнотворного запаха и у нее не были руки по локоть в крови… Как у него или как у его брата, или как у меня…
Плохо… В глазах троится и голова болит… И только одна мысль: убить ее! Не могу видеть как ты на нее пялишься, как изучаешь ее взглядом, ловишь ее жесты и взгляды, отвечаешь на ее ужимки снисходительной ухмылкой… Черт, я хочу тебя убить! Быстро и мгновенно, выстрелом в упор… Нет, так я убью ее, а тебя буду пытать, медленно и мучительно-болезненно… Ты же сам меня этому учил, помнишь?
Еще одна ее ухмылка, а я уже представляю, как с огромным удовольствием врежу ей по красивому лицу. Еще один острый взгляд в твою сторону – я оставляю шрамы на ее теле, корчится и истекает кровью. Поворот головы в мою сторону – в живот впивается холодное железо. Откидывает волосы назад – рана становится глубже и тянется вверх к груди. Облизывает губы – по лицу тянется огромный шрам в виде страшной улыбки от уха до уха. Чуть почесывает шею острыми ногтями – перерезаю горло, дав умереть…
Наверное, я слишком замечталась, придумывая уже очередную пытку для тебя, что не заметила, как ты ко мне обращаешься. Медленно перевожу на тебя взгляд. Ты смотришь прямо в мои зеленые глаза, а я в твои – черные как тьма и само зло. Краешек рта кривится в левой стороне – зол. Глаза чуть прищурены. А тон холодный и донельзя вежливый сразу чувствуется королевское происхождение, мое же графское с твоим не сравнится…
- Принесите, пожалуйста, документы с картами и тактиками, - просишь, как чужую. – А поможет донести папки Диана. – Красная сучка встает и чуть наклоняет голову. Обрушила бы потолок на нее, если б могла…
Киваю и удаляюсь, а следом, по пятам цокает шпилькой Диана. Мягкие туфли на небольшом каблуке не увеличивают мой рост и не замедляют быстрого легкого шага. Они не стучат по плитке так громко, как шпильки.
Дохожу до архива, набираю код, известный только мне и ему, и паре архивариусов. Захожу внутрь, пропустив красную бестию. Снимаю очки, только мешают. Быстро нахожу нужные папки. Шесть штук. Выбираю себе три потоньше, а ей потолще и потяжелей. Идем молча, я не оборачиваюсь, уже у двери в кабинет Диана удивленно вскрикивает, взглянув на мое лицо:
- Где же ваши очки?
Убила бы. Прямо тут этой папкой. И ее, и себя. Быстро нацепила роговой ужас. Боги, лишь бы она меня не узнала… В лицо теперь всматривается еще более пристально, чем раньше. Ищет что-то, знакомые черты первой леди, но видит злое лицо синего чулка. Так-то… Безотказное средство.
Молча подхожу к знакомому столу и кладу перед твоим носом эти злополучные папки. Сухо киваешь и продолжаешь прерванный на секунду разговор – казнь этих всех министров. Остатки армии прошлой власти вкупе с интервенцией продолжают атаковать южные границы… О, да! Тебя это просто бесит… Я чувствую твою злость и сама начинаю невольно бояться, но чириканья в блокноте отвлекают от всей этой суеты.
***
Тихие коридоры и закоулки не пустуют, слышится самый разный говор о войне. Я прохожу мимо, но меня будто не видят, продолжают испуганно шептаться. Боятся. А в моей душе странное спокойствие, будто знаю, что все закончится где-то через пару-тройку месяцев. Хотя и сроков приблизительных не слышала… максимум год, конечно.
Бесконечные серые коридоры петляли, словно лабиринт Минотавра. Уже порядком устав, я упорно продолжала искать медкабинет. Голова просто раскалывалась от тяжелых мыслей о личной жизни. И от гула голосов, словно призраков преследовавших меня…
Хорошо развитое боковое зрение уловило движение теней. Осторожно, на цыпочках, стараясь не шуметь, я подошла ближе. Ком снова подкатил к горлу и начали вскипать обидные слезы. Сердце билось где-то уже в горле, а глаза просто не закрывались. Наоборот, жадно пожирали увиденное.
Голосов я не слышала, а жаль. Рыжая бестия молчала, опустив взгляд, и пыталась дышать, а он, как коршун, навис над ней и, видимо, что-то говорил. Вот отстранился, что-то спросил, она не ответила. Сильно стиснув ее подбородок, он резко поднял ее голову, вынуждая посмотреть ему в глаза. Синие женские глаза только начали открываться, а меня уже и след простыл…
Медкабинет возник неожиданно, будто вырос из-под земли. Дернув белую спасительную дверь на себя, я ввалилась в кабинет, сняла очки и тихонько сползла по стенке, давясь истеричными рыданиями…
***
«Пой, о, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,
Гибельный гнев, причинивший ахейцам страданья без счета», - строчки из «Илиады» попались как нельзя к стати, как и сама книга, буквально упавшая к моим ногам. Название книжки заставило улыбнуться и охотно открыть первую страницу и погрузиться в славную университетскую юность. За окном давно стемнело и, наверняка было далеко за полночь, но мне было все равно. Строки прекрасного перевода успокаивали, а может и не они вовсе, а львиная доля снотворного?..
Эх, жаль у меня нет такой матери как у Ахилла, стоит пожаловаться и, вуаля! Твой враг уже убит и раздавлен. Но увы, увы… тихоня Мария, моя мачеха могла только погладить по голове и утереть слезы с моих глаз. И больше ничего.
Я сидела и читала, закутавшись в теплое одеяло. Страницы неспешно следовали одна за одной, убаюкивая и увлекая в прекрасный мир Древней Греции. Я знала, что мешать мне никто не будет, наверняка, благоверный убежал к той ехидине… И зачем он на мне женился? Только потому, что та блондинка пыталась его отравить, а я просто оказалась старым добрым запасным аэродромом? А во мне он был уверен на все сто процентов? Ну, да, он всегда во мне был уверен больше чем в себе или брате… Он прекрасно знает, что я сама отравлюсь, нежели захочу убить его. А если и убью, то тут же сама рядом лягу и умру… Злое дело любовь!..
Зачитавшись, я не заметила, как уснула, прижав книжку к груди, так и не дочитав поэму до середины. Легкие нежные прикосновения прохладных пальцев к щекам и к обкусанным до крови губам разбудили меня сразу, мне хватило и секунды чтобы резко вскочить и, отбросив руку, забиться в угол кровати, кутаясь по-прежнему, в одеяло.
В неясном полумраке (свет был только от одной лампы) я разглядела знакомую фигуру и выдохнула. Показалось. Слава богу!
- Не пойму, почему ты вскакиваешь как ошпаренная каждый раз, стоит мне к тебе прикоснуться, когда ты спишь? – знакомый до мельчайших тембров голос чуть успокоил мое сильно колотящееся сердце и заставил принять более расслабленную позу.
- Прости, - повинилась я. – Ты и сам часто дергаешься во сне, - поспешно добавила.
- А ты кричишь, - парировал муж, подходя ближе.
- Ты тоже, - буркнула я.
Психи мы оба… и я, и он. Оба одинаково боимся ножа у горла и яда в стакане. Я – больше, а он – меньше. Первое время после замужества мы спали по полночи, половину он, половину я. Такое ощущение, что и гражданская война не кончалась и сидим мы в какой-нибудь палатке на сырой земле, а не в огромной резиденции с тысячью комнатами и на огромной мягкой кровати.
- Я думал, что ты уже спишь, - сел он на кровать рядом со мной, заглядывая в мои огромные до сих пор от страха глаза. Его взгляду попался томик Гомера. – А ты… читаешь. Неужели тебе было мало тех обмороков?
Теплая ладонь накрыла мои пальцы и сильно сжала. Я стиснула зубы, но не поморщилась. Привыкла уже к таким рукопожатиям. Мне и того хватило обморока с лихвой, когда я просто упала ему на руки, не сообразив, что со мной. Опомнилась я тогда у него в палатке, накрытая его же пиджаком и с расстегнутыми пуговицами на рубашке…
- Нет, - покачала головой, избегая его взгляда. – Много… Где ты был? Уже поздно, - последняя фраза сошла до сиплого шепота.
- В кабинете, перебирал бумаги и…
- И? – ухватилась я за этот союз.
- …и думал, - невозмутимо продолжил он, все еще глядя мне в лицо.
- О ней? – я спросила прежде чем подумала.
Муж не скрыл своего удивления. Наигранного удивления. Он знал о ком я спросила и что спросила, но упорно делал вид, что не догадывался о чем речь.
- О чем ты? – о! это выражение невинной овечки, нет, барана. Именно так, невинного барана. – Я размышлял о тактике и…
- Ой ли! Не надо мне врать! Я знаю о чем ты там размышлял с этой рыжей потаскухой!
Щеки до боли стиснули в тисках всего одной руки. Голова оказалась резко запрокинута вверх. Черные глаза, суженные, как щелки, так и метали страшные молнии. Шея уже начинала болеть от такого неудобного положения. А дышать становилось трудней. Вцепившись в его руку чуть ниже локтя, я пыталась ослабить эту бульдожью хватку.
Кончик его правильного носа касается моего… Дыхание из приоткрытых губ опалят кожу… И хватка уже ослабла… Его руки на моих плечах… Лежат спокойно, почти обнимают и глядят, лаская…
- Ты о той швабре на ходулях? – тихо уточняет он.
Сглатываю, но не киваю. Не могу оторваться от этих черных глаз. Сижу неподвижно и пялюсь, как кролик на удава. Улыбается, понял.
- Так я ей просто и популярно объяснил, что предпочитаю компанию только законной супруги.
Непрошенная слеза скатывается по щеке, холодит кожу и медленно ползет к шее. Теплые губы целуют мокрую щеку, а руки уже крепко прижимают к себе. Уткнувшись носом в его рубашку, вдыхаю смесь горьких запахов. Доминирует его любимый одеколон, от которого у меня всегда начинала болеть голова и чесаться нос. Чуть горьковатый запах пота почти не чувствуется, разве что капельку. А вот дым… неужели так пытался вытравить духи той стервы?
- Плохая попытка вытравить запах… - ехидничаю и пытаюсь отстраниться.
Резко падаю на кровать и чуть не охаю от неожиданности и боли. Руки оказались в стальных тисках. Дергаюсь, пытаюсь отвернуть уже горящее лицо и закрыть глаза. Вкрадчивый злобный шепот на ухо вызывает толпу мурашек и дрожь во всем теле:
- Не надо злить меня… Ты же знаешь, как я не люблю ложь, и мне противно слышать такие обвинения от тебя. – Отстраняется и смотрит в глаза. Долго играем в гляделки. Я пытаюсь увидеть в его темных глазах хоть какие-то отголоски моей правды, а он просто изучает мою злость и страх… Долго смотрю ему в глаза и не нахожу ничего… Он не врал… Не выдерживаю и отворачиваюсь – его взяла, победил. Но мое «прости» он не услышит.
- Почему ты пахнешь дымом? – решаюсь спросить, зная, что услышу ложь.
- Сегодня были смотры, неужели забыла?
Нет. Помню. Но я там не была. Не стояла и не нюхала гарь, не смотрела на бессмысленную беготню, костры, не слышала выстрелов, не видела показательной борьбы и не держала в руках оружие… Хотя, нет, вру. Видела, сидя на мягком диване, уставившись на большой экран. Не столько смотрела, сколько думала, как скоро я прилягу рядом со своей предшественницей на сырую землю. А он был там, стоял смотрел, двигался, пробовал сам и пытался сам и даже рубашку не сменил… дурак!
- Теперь веришь? – в голосе и мольба и приказ. Как знакомо! Поворачиваю голову и улыбаюсь. На душе уже легко, и отпущенная тяжесть рвется наружу сдавленным смехом и со слезами пополам.
- Верю, - выдыхаю и тут же захлебываюсь диким смехом.
С минуту смотришь, не понимаешь. Ты растерян. И все мысли написаны у тебя на лице. Я не сошла с ума, я просто рада. Рада и больше ничего. Рада, что ты меня не кинул. Рада, что по-прежнему хранишь мне верность. Я уже рада даже самой жизни.
- И что это сейчас было? – вкрадчиво уточняешь перебирая мои пряди волос в руке. Смех мой постепенно стихает, но тело по-прежнему вздрагивает, а внутри что-то дрожит… От счастья.
- Ревность, - тихо шепчу и прижимаюсь к тебе.
Хочется петь и плясать. Хочется кричать от радости: «Хорошо-то как!» И уже не хочется никого убивать и рвать чьи-то волосы. Но я молчу. Слезы катятся по щекам. Чувствую сильные, аж до треска в костях, объятия. Слышу ровный стук твоего сердца. И успокаиваюсь. Понимаю, что волновалась напрасно. Все хорошо. И есть только ты и я. И больше ничего не надо…
Вторая часть viewtopic.php?f=70&t=2807