Nikitr9m, прям романс железу Очень интересно получилось

Маленькая зарисовочка, которую очень хочется сюда положить.


Здесь не Голландия - здесь безысходная Балтика.
Будущее застывает в окрестностях Питера... (с)

Говорят, чтобы быть правдивым, писатель должен быть нейтрален. Но как я могу быть нейтральна, рассказывая об этом, когда сердце еще скулит тоскливо от боли, при одном лишь воспоминании?...

Я почему-то очень хорошо помню этот день. День, когда мой мир разбился о волны Финского залива...

Он стоял на пристани и напряженно взглядывался в промозглую даль. Серые волны с силой накатывались на него и отступали, разбиваясь о камни под ногами, а он безжизненно наблюдал за ними, обнимая жену. Увидев ее впервые, я осознала всю безнадежность ситуации. Он ведь тоже что-то чувствовал ко мне, и от этого ему было больно. А ей? Я попыталась вглядеться в ее прекрасное лицо и безошибочно определила, что она ничего не знает. Расскажет ли он ей когда-нибудь? Или ему хватит сил справиться с этим в одиночестве? Едва ли мне дано это узнать.
Как странно! - думала я - нелепая случайность, стечение обстоятельств, невероятное совпадение, так круто изменившее мою жизнь, - наша встреча. Или же, это была неизбежная необходимость? Как бы там ни было, я никогда об этом не жалела. Ни единой минуты.

Я была почти на десять лет старше его дочери, и на столько же младше жены. Мы работали вместе. Не так тесно, чтобы быть рядом постоянно, на самом деле, мы даже почти не сталкивались по работе, но очень тесно общались, работая в одном офисе.

Я не любила его, но меня отчего-то безудержно тянуло к нему. Мне хотелось все время быть с ним рядом, говорить постоянно, смеяться, узнавать что-то новое, открывая мир с другой стороны, и смотреть на вещи его глазами. Казалось, я бесконечно могу слушать его странные, почти лиричные истории, и улыбаться в ответ, задавая по-детски наивные вопросы. А он... Он тоже тянулся ко мне, невольно вынуждая подходить все ближе и ближе... И все было бы прекрасно, если б мне достало воли хоть немного сопротивляться ему. Но каким-то образом его присутствие приводило меня в дрожащее оцепенение, и это было порой просто дико.
Нам хотелось быть рядом все больше, и мы уже почти не замечали границ. Мы обсуждали музыку, книги, воспоминания и мечты, смеялись над собой и подбадривали друг друга, шутили почти жестоко, и никогда не грустили вместе. Так вышло, что мы не делили друг с другом проблем. Быть может, дело было в доверии, а может нам просто не хотелось разрушать той легкой радостной атмосферы, царившей между нами, стоило лишь начать говорить. И так здорово нам это удавалось, что все проблемы и в самом деле отступали на второй план, пока мы были вместе.
Не говорили мы и о личной жизни. Эта тема с молчаливого согласия друг друга, осталась запретной. Мы оба возвращались домой, к своим семьям, к своим чувствам, к своим жизням, но пока мы были рядом, были только эти волшебные миры заброшенных строений, любимых книг и удивительных историй обо всем на свете.

Все было так, пока мы не столкнулись с необходимостью расставаться. Обстоятельства вынуждали нас или прекратить общение, или же перевести его в новый статус, чего мы себе позволить не могли, ведь я не смогла бы стать другом его семьи, а он моей. Нас было только двое, и присутствие других людей разводило нас тут же.

И я смирилась с этим, бережно сохранив в памяти все те чудеса, которые он успел подарить мне. Однако, прощание стало на самом деле тяжелым испытанием...

Да, он знал, что я плачу из-за его ухода. Он определил это лишь заглянув мне в глаза. Да и слишком уж это было очевидно, ведь он только что написал прощальное письмо всем коллегам. Однако, он не был готов к моим слезам. Слишком привычной для него стала моя неизменная радостная улыбка. Он не поверил своим глазам, когда увидел переполненный болью взгляд. Схватил за руку, не думая даже о том, что нас могут увидеть люди, и повел куда-то. Он ничего не спрашивал, и я молча шла за ним, не в силах сопротивляться. А потом он сказал, что надо прощаться. Сказал с привычной лукавой улыбкой, не собираясь объяснять свои действия, как, впрочем, и всегда. Но в его голосе было столько тоски, что сердце мое сжалось в судороге. Я только кивнула, и прикрыла руками лицо, понимая, что не могу больше сдерживать слезы. "Только не говори, что из-за меня плачешь" - сказал он с такой же тоскливой улыбкой. И я замотала головой в знак протеста. А потом он прижал меня к себе очень крепко, и сказал это "Маленькая моя". Так нежно, что от этого подкосились ноги. Я никогда не забуду этого голоса, переполненного добрым трепетом, теплых рук, нежно гладивших мои волосы и горячего дыхания у себя на макушке. Я вжалась в него не убирая рук от лица и постаралась вспомнить как нужно дышать. Все изменилось в этот момент, потому что никакая дружба не вызывает такой дрожи во всем теле, как это невозможное объятие. Я хотела сказать, чтобы он отпустил меня, но ни тело, ни разум мне уже не повиновались. Не знаю, сколько прошло времени, да и не важно это. Он молча отпустил меня и заглянул в глаза. Тогда он смотрел на меня с такой любовью, что стало страшно. И я опустила взгляд в пол, отступая на шаг. Я сказала, что никогда его не забуду, и это была правда. Потом я сорвалась с места и убежала. И он не стал меня догонять.
Это был последний день нашей совместной работы и нашей дружбы.

Было больно. Не так, как бывает, когда случается страшное горе - когда тебя подкашивает как от удара и сильнейшая боль оглушает тебя, отзываясь в сердце стоном на каждое движение. Эта боль была тихой, ноющей и пронзительной, очень похоже на зубную. Такая боль, которую можно терпеть, нельзя игнорировать, и которая не отпускает ни на секунду, не давая забыть о своем существовании.
И конечно я знала, что так будет, знала, что придется прощаться, что никаких шансов выжить у этой дружбы в реальном мире нет, но маленькая наивная девочка, жившая в моей душе, ни за что не хотела в это верить, и я наслаждалась моментом пока могла, потому что у меня еще никогда не было таких друзей. Я не позвала бы его, окажись в беде, и едва ли помогла бы ему, я не делилась с ним своими самыми сокровенными мыслями, и он не доверял мне своих, но мы делили друг с другом свои мечты, радости и ощущения, те самые, которые имеют самое приближенное отношение к обыденной действительности, те, которые труднее всего разделить с кем-то, потому что это почти как сон - как ни старайся, а тех чувств, которые пережил, не передать словами. Мы словно чувствовали души друг друга, раскрывая то, что казалось всем остальным бесполезным, а для нас было важнее всего. Ничего удивительного не было в том, что было так больно. К тому же, я всегда знала цену, которую придется платить, и ни капельки не жалею. Но смириться с тем, что вот так все закончилось, что мы больше никогда не увидимся, оказалось так трудно...и я ни с кем не могла этим поделиться. Вот с ним могла бы, а больше ни с кем. Потому что ни один человек не понял бы правильно, а неверное понимание могло обойтись очень дорого для меня и для моей семьи. Поэтому я изо всех сил держалась, стараясь как можно быстрее перестать скучать. Но с каждым днем ни боли, ни желания видеть его не становилось меньше. Все дело было в том, что я так и не отказалась от него до конца. Я ждала еще одно чудо, ведь по сути вся наша дружба из них состояла, и я все никак не могла примириться с тем, что его теплые объятия и обеспокоенный взгляд были последними...

А через год мы встретились там, в Кронштадте.
Каковы были шансы, что это случится, и как вообще такое возможно - не знаю, но это случилось...

Я стояла на пристани, как обычно, на самом краю, и наблюдала, как из гавани уходит военный корабль. Он подошел ко мне сзади бесшумно, как он всегда умел, и, склонившись над самым моим ухом, сказал "Привет!". Я едва не свалилась в воду от неожиданности, но он успел обнять меня за плечи и прижать к себе.
- Я так рад тебя видеть! - воскликнул он восхищенно, а я даже не могла пошевелиться, если не считать нестерпимой дрожи во всем теле. Почему-то, близость его всегда приводила меня в оцепенение. Я не знала, что делать, да и вообще не была уверена в реальности происходящего, поэтому, спустя минуту, просто обняла его в ответ и заплакала. Я плакала тихо, без дрожи и без рыданий - просто из глаз полились неконтролируемые слезы. Он заметил, наверное, когда его футболка стала мокрой.
- Ты чего? - спросил он с нежностью, и чуть отстранился, пытаясь заглянуть мне в лицо, - неужели встреча со мной для тебя так печальна?
- Прости, - только и выдавила я, не смея поднять глаза, а ведь мне так хотелось смотреть на него... И он, снова обняв меня, отстранился и взял за руку.
- Давай-ка прогуляемся, - он не спрашивал, скорее, обещал, - я давно хотел показать тебе одно место, но не думал, что получится... - я кивнула, шагнув за ним, и одной рукой вытерла слезы, все еще пряча от него лицо. Я вообще старалась на него не смотреть, мне почему-то казалось, что он снова мне снится, и если я взгляну на него, то проснусь. Страшное чувство.

Он провел меня через сквер и усадил в свою машину. Всю дорогу до нее мы молчали, словно давая друг другу время осознать, что мы на самом деле встретились, и решить что нам теперь с этим делать. Он сел за руль и завел двигатель, все же нарушая молчание:
- Я хочу показать тебе дальний форт, там безумно красиво, - сказал он, и я все-таки посмотрела на него.

Казалось, он ничуть не изменился. Впрочем, это и не удивительно - возраст никогда не отражался на нем обычным образом. Да и прошло, вообще-то, не так много времени, всего-то год. Он улыбался ярко и живо, как раньше улыбался мне одной, с отцовской нежностью и учительским снисхождением.
- Я с удовольствием посмотрю, - ответила я тихо, опасаясь, что мой голос будет хрипеть, и тоже улыбнулась ему, также открыто и искренне, как всегда умела.
Он стал спрашивать, как я теперь живу, нет ли у меня детей, как дела на работе, какие книжки сейчас читаю и тому подобное. Я отвечала легко и честно, и тоже спрашивала его обо всем. Всю дорогу до форта мы непринужденно болтали, будто не виделись всего пару недель, и можем снова увидеться хоть завтра. Сколько сил мне на это понадобилось, даже боги не знают, но я была счастлива опять вот так запросто болтать с ним, и не хотела упускать ни секунды этой невероятной возможности.
Но стоило нам покинуть машину уже у самого форта, как все изменилось. Мы оба стихли, будто оказались на святой земле, и осторожно побрели вперед, задумчиво разглядывая остатки мертвых строений.
- Боже, как же красиво! - не сдержалась я, когда перед нами открылось огромное кирпичное здание заброшенного форта.
- Да уж, - согласился он и повел меня к обвалившимся стенам. Мы осторожно касались камней, забирались во все подвалы и комнаты и беспорядочно фотографировали. Добравшись до брошенной пристани мы уселись прямо на край, свесив ноги, и долго смотрели на волны.
- Не замерзнешь? - спросил он заботливо, как всегда делал.
- Постараюсь, - пообещала я, невольно поежившись, и он снова обнял меня, накрыв плечи краем своей куртки. Я хотела поблагодарить его, но не решилась говорить, когда он был так близко.
- Я счастлив, что оказался здесь с тобой, - сказал как-то буднично, будто всегда знал, что это неизбежно произойдет, и здесь нет ничего удивительного.
- Я тоже счастлива, - посмела признаться я, стараясь не прижиматься к нему слишком близко. Потом мы долго молчали, сидя вот так в обнимку, просто наслаждаясь моментом. Я старалась запомнить свои ощущения, вплоть до мелочей - тепло его пальцев на моем плече, спокойное дыхание, мерный шум подступающих волн и гул ветра, холод камня под ногами и неуемную дрожь. Хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался, но в жизни заканчивается все...
- Мы ведь больше не увидимся, да? - спросила я очень серьезно.
- Наверное, - задумчиво ответил он, - иначе я сделаю что-нибудь нехорошее. - Он впервые был таким искренним и таким открытым, и я каким-то чудом решилась спросить:
- Я когда-нибудь тебе нравилась?
- Всегда, - ответил он так быстро и твердо, что мне в голову бы не пришло усомниться. - Прости.
- Тебе не за что просить прощение, - только и сказала я, так и не решившись озвучить свои мысли о том, что хотела бы встретить его в следующей жизни. Впрочем, я всегда была уверена, что он знает, как я себя чувствую.
Потом он встал, помог мне подняться, и отвез обратно в город. На прощание он как всегда сказал "Счастливо", а я по привычке ответила "Пока".

А на следующий день я увидела их вместе. Я смотрела, как он нежно обнимает жену, и навсегда прощалась с моим самым удивительным другом.

Вот так мой мир разбился о волны Финского залива...

gallucinaciya, какая трогательная и грустная история получилась... аж холодно в душе. наверное, все же для них это будет лучше, чем продолжать "дружбу".

gallucinaciya, хочется просто помолчать рядом... Спасибо!

gallucinaciya, слов нет. Спасибо

Так, маленькая зарисовочка, по настроению.

Они сидели за самым дальним угловым столиком маленького обшарпанного бара. Это место казалось ей единственным стоящим, что она могла показать ему, и одним из немногих, что так редко и похоже нравилось им обоим. Он сидел спиной к залу и, потому ли, или же искренне, смотрел только на нее, уже успев изучить всю прелесть окружающей обстановки. Она же по привычке разглядывала редких дневных посетителей, давно изученные, но не потерявшие прелести фотографии и пластинки, беспорядочно развешанные на грубой кирпичной стене, и проезжающие за окном машины - все, лишь бы избежать его проникновенного как никогда взгляда. Он говорил тихо но увлеченно, иногда посмеиваясь, и неизменно улыбался, словно стараясь как умел придать своим словам особенную, очаровательную нежность.
Когда он впервые заговорил с ней о жене, она посмотрела на него как-то иначе - не строго и не грустно, но как-то по-взрослому, будто пытаясь сказать, что она все-все понимает, и ему не нужно чувствовать себя неудобно из-за этого.
Быть может, в тот момент она в самом деле стала вдруг взрослой, как это бывает, когда рано умирают родители, или сгорает дом, и приходится справляться с чем-то казавшимся раньше невозможным и непосильным, потому что теперь действительность взвалилась на нее всей своей мерзостной тяжестью, и она знала, что никогда больше не позволит себе прежней непосредственной радости, которую приносила ей дружба с ним.
Он говорил, и она вслушивалась в его голос почти не разбирая слов, лишь интуитивно ловя интонации, и улыбалась ему спокойно и тягостно. Она думала о том, как счастлива была однажды идти, держа его под руку, чтобы не упасть, и как было неуютно отпускать его, и как смущало, что на них смотрели другие люди, но она ни за что не отказалась бы от этих волшебных минут, как злила его своей вычурной самостоятельностью, не позволяя перевести себя через дорогу или пропустить в дверь вперед, и как он дважды очень нежно поцеловал ее в щеку, благодаря за подарок. Она думала о детской радости, которой сияли его глаза, когда они увидели двор, завешанный разноцветной гирляндой, о благодарной улыбке в ответ на ее замечание о молодом его возрасте, и обо всех тех мелких радостях, которые безжалостно подбрасывала память, заставляя переживать заново, потому что они последние, потому что никогда больше...
Вспомнила она и боль, тупую и непреклонную, которая наполнила ее, когда она пыталась, еще не готовая к этому, смириться с невозможностью проводить вместе эти жалкие пятнадцать минут их общей дороги раз-два в неделю - как повезет. Ей казалось, что она поступает гадко, пользуясь его вниманием (а оно действительно было!), и не смея его оттолкнуть.
Все та же безапелляционная необходимость толкала ее сказать это пошлое слово "прощай" и больше никогда не искать встречи с ним. Ей казалось, быть может наивно, что смириться проще со смертью, чем с этой подлой невозможностью видеться из-за выстроенных собственными руками стен. Но смерти она ему не желала. Ни этого, ни какой-нибудь другой беды. Потому и впивалась ногтями в ладони, лишь бы не показать, как на самом деле ей больно прогонять его, лгать, что им не следует продолжать общаться, хотя ничего дурного они не сделали.

По взгляду его она видела, что он с этим еще не смирился, и больше всего на свете боялась (и, как следствие, страстно желала) что он станет спорить и просто не позволит ей отдалиться. Они оба знали, что это ему по силам, но что-то видимо сломалось и в нем, потому что он не смирился, но готов был оставить ей право на выбор.

Она не сразу заметила, когда он замолчал и отвел взгляд, давая ей возможность сосредоточиться. Он отвернулся к окну и, быть может, тоже стал вспоминать все их чудесные, сочащиеся противоречивым счастьем, совместные радости. Его взгляд был полон грусти - она ни разу не видела его таким, и от этого становилось на душе особенно тоскливо, и она будто бы полюбила его еще больше за этот взгляд.
Они искренне желали счастья друг другу, и были по своему добры и терпеливы, соглашаясь на эту взаимную боль расставания.
Она не запомнила, что он сказал ей последним, и даже не видела его лица. Он был прав, что не обнял ее, как бы ей этого ни хотелось, но ужас в том, что и случайного соприкосновения пальцев хватало, чтобы зажечь в душе такой огонь, что никакие средства на свете его уж не потушат, пока не выгорит дотла все, что еще может гореть в этом сердце. И на уходила, храня тепло его руки, всего секунду-две сжимавшей ее трясущиеся ломкие пальцы.
Идя каждый в свою сторону, в свою тщательно выстроенную счастливую жизнь, они гордо и высоко вздергивали подбородки, лишь бы не допустить слез слабости, мысли, что все еще можно исправить, вернуть, переделать... Их судьбы никогда не простили бы им этой шалости, никому в сущности не причинившей ни боли ни зла, но делавшей их непозволительно этим счастливыми.

Когда-нибудь, в следующей жизни, - думала она, и это совсем немного, самую малость, глушило режущую душу боль. Ей было жаль лишь того, что она, казалось, ничем так и не смогла отплатить ему за тот мир, который он открыл ей так честно. А он был ей искренне благодарен за то, что она своими осторожными радостями, своей теплой девичьей искренностью смела с него пыль подступающей старости, и будто заново показала жизнь в столь любимых им грязных облупленных красках.

И это все, пожалуй, что они сделали друг для друга, так ничего, собственно, не разрушив, не сломав, и не сделав в то же время ничего волшебного.

Решила все же выложить, чтобы не потерять)

Осень

Наша первая и последняя осень…
Затмевающая все страстью и тишиной.
Что это было – дар или проклятье судьбы?..
Не знаю.

Лишь порой, в такие вот тихие и пустые вечера, мне до боли хочется вернуться туда… в нашу с тобой осень…


Я до сих пор не знаю, что привлекло в тебе меня.
Взгляд?
Улыбка?
Голос?
Фигура?
Все или ничего?
Не помню.
Не знаю.
Но зацепила.

Случайное знакомство…
И вспыхнувшая потом страсть.
Золото и багрянец осени… Яркие краски и полыхающие чувства.
Ночи, наполненные жаркими стонами.
И чувство правильности… не покидающее меня ни на миг.


Осень…
Никогда не знаешь, какой она встретит тебя.
Буйством красок или унылыми тонами…
Шелестящей под ногами листвой или жухлыми остатками, иногда выглядывающими из луж.

Не знаю почему, но налетевшие поздней осенью ветра унесли с собою страсть…
И вечера наполнились уютом жаркого очага, подогретого вина, теплых объятий под отгораживающим от промозглости пледом.
Те вечера… никогда не думал, что…
Я до сих пор скучаю по ним…
Тот уют, тепло…
Вспоминая, я понимаю, что потерял…

gallucinaciya, красиво и грустно. Опять история про пару из прошлой зарисовки? (меня немного пугает уже такая тематика)
elana, так мало строк, так много красок

gallucinaciya, красиво, но грустно...
tailin,

Спасибо, что открыли такую интересную темку. Такие интересные работы встречаются

а можно тоже выложить одну из своих первых работ.



Девочка жила на свете. Училась в институте как и большинство молодых людей в возрасте 17-25 лет. В компании она была как все. Почти. Улыбалась, смеялась, учила, ходила в библиотеки, делала контрольные и курсовые, готовилась к зачетам и экзаменам, изредка ходила в клуб, ездила каждые выходные домой, встречала праздники со своей группой, скучала по ним на каникулах, в общем жила. Как и все. Была ли она общительной? Да, конечно. Была ли красивой? Пожалуй, да. Своей особенной красотой. Она не была красива, как другие девчонки, но была довольно симпатичной, что делало ее особенной.
Но было у нее что-то особенно отличающее ее от других. Это было ее одиночество. В этой веселой толпе, среди друзей, в институте, на улице и дома она была одинока. Совсем одинока. Окружающие не видели этого. Она умело это скрывала. Очень умело. Даже глаза ее не выдавали. Они как будто по-настоящему были веселыми. А может они и были в эти моменты веселыми? Может она сама пыталась скрыться за этой маской веселости? Может ей просто так было легче? А может эта маска надежно скрывала ее от чувств, и чувства от нее самой и от него, которому нельзя было знать, что чувства ее до сих пор не прошли, до сих пор с ней, и до сих пор гложат ее изнутри.
Мало кто обо всем этом знал. Знала об этом девочка-призрак, с которой она общалась. Призраком она была не в прямом смысле. Она была полупризраком, полуживой. Она хотела, чтобы ее никто не видел, и не замечал. Она хотела обладать этой призрачностью. Иногда она была как все, а иногда молчала, и не высовывалась, была "призраком". Видела ли она сама свою призрачность? Пожалуй, нет. Такую призрачность как-то сложновато разглядеть в зеркале. Если хочешь увидеть себя в зеркале, значит, не хочешь быть призраком в данный момент, а если хочешь стать призраком, то зачем смотреть в зеркало? Была она и полуживой. Потому что много говорила о смерти. Не поклонялась ей, но и не бежала от нее. Просто ждала ее, как неизбежность и совсем ее не страшилась. Ибо считала, что на свете есть две неоспоримые вещи: 1. Если ты жив – значит, ты умрешь; 2. Если ты умрешь – значит, ты жив. Но ведь большинство людей так не считает, люди считают если спрятаться от смерти и не думать о ней, то и не умрешь. Люди смотрели на нее с непониманием, а потому она тоже была глубоко одиноким человеком.
В тот вечер девочка-одиночество пришла в гости к девочке-призраку. Она, пожалуй, совсем устала от всего этого. Иногда этот груз одиночества так давит на тебя, что порою кажется, что дышать тяжело. Хочется выдохнуть и не вдыхать. А иногда хочется просто забыть все и начать эту жизнь сначала. Но вот станет ли в новой жизни легче?
Что могла ей ответить девочка-призрак? Многое могла она ответить. Она благодаря своей призрачности многое видела, многое поняла в этой жизни. Видела то, что другие не замечали, не хотели видеть, слышала то, что другие пропускали мимо ушей, понимала то, что другие поймут лишь спустя некоторое время.
- На свете много одиноких. В толпе людей мы одиноки. Но и каждый человек в этой толпе тоже одинок. Главное найти такого человека, рядом с которым ты не будешь чувствовать себя одинокой, с которым пойдешь по жизни рядом, рука об руку.
- Хорошие слова. Но сложная задача. Есть ли конец моему одиночеству?
- Я ведь многое вижу. Есть люди, для которых одиночество – бремя, им сложно, они тяготятся этим. Есть такие, которые боятся так, что даже не замечают, что на самом деле одиноки. Есть люди, которые даже рады одиночеству, они возможно даже любят его. Но есть и такие люди, которые относятся к этому, как одному из этапов своей жизни. Они с верой и надеждой смотрят в свое будущее. И будущее оправдывает их надежды. Поверь мне, что ты именно такой человек. Если не веришь себе и своему будущему, поверь мне. Этот этап в твоей жизни когда-нибудь обязательно закончится. Однажды ты поймешь, как правы слова «Что ни делается, все к лучшему!». Просто верь, просто жди, просто не дай надежде исчезнуть. А хочешь поспорим? Вот сегодня 11 ноября 2011 года. Хорошая дата, чтобы запомнить. Вот в следующую красивую дату 12.12.12 ты поймешь, что не одинока.
Слова были брошены в воздух. Потухли для ушей, забылись в мозге, но запали глубоко в сердце: родилась надежда и вера в лучшее.
Прошло время. Они закончили учиться. Она уехала из города и даже из области. Ничего ее здесь не держало. На новом месте новая жизнь. Начала работать. Сначала неумело, но с желанием. Со временем приходил опыт. Она снова стала жить как все. Шло время.
В один прекрасный зимний день она сидела у окна. Много думала. Ждала. Она чувствовала себя влюбленной. Она ждала его. Их букетно-конфетный период отношений подошел к концу. Правда мало было стандартных букетов и конфет. Зато было много сюрпризов. И вот день назад он пришел к ней домой. Она хотела возмутиться, ведь она была ненакрашенной, да и любимая футболка с любимыми тапочками не настраивали на романтический лад. Но ему было все равно. Он пришел сказать ей, что хотел бы на ней жениться, и всю свою оставшуюся жизнь любоваться ею, даже ненакрашенной и в ее любимой домашней одежде. Он уйдет и даст ей 2 дня подумать.
А теперь она сидела и ждала его. Она думала о том, что знала свой ответ уже сразу, и потому даже не хотела его отпускать. Думала и о том, что уже давно перестала быть одинокой. Она просыпалась с мыслью о том, какая сегодня будет их встреча, и ложилась, желая поскорее уже проснуться в новом дне. Она ходила и работала, но всегда рядом ощущала его присутствие.
Звонок в дверь прервал ее мысли. Она подскочила, открыла дверь и поцеловала его. Она хотела сказать, чтобы он понял. И он понял.
- Может это счастливое совпадение, но сегодня красива даже дата…
- Интересно
- 12.12.12
- И правда. А девочка-призрак была права. У одиночества есть конец. Спасибо ей большое. Хотела бы я, чтобы она меня услышала.
И они вышли на улицу, чтобы просто прогуляться, теперь уже в новом статусе.
Но одного она точно не знала. Девочка-призрак ее слышала. И улыбнулась за свою подругу. Ей пора было уже уходить.
Ведь существует такое предание, что душа человека после смерти тела 3 дня остается на земле, посещает родные места, близких людей, и возникло это предание не на пустом месте. Она вновь улыбнулась. Ведь она действительно была права. У их одиночеств действительно были концы. Хотя и такие разные.
Ей пора было уходить. Уходить туда, где не был ни один из живущих на земле людей.

Hemylinda, а мне понравилось спасибо за теплую историю

Ночная зарисовка без темы и содержания.

Из всех форм искусства, изобретенного или открытого людьми, мое пристрастие - слова.
Я знаю, мне стоит читать бесконечно, ни на миг не останавливаясь, чтобы хоть мизинцем дотянуться до этого великолепного многообразия замысловатых сочетаний.
Если бы я умела писать хорошо, я писала бы о тебе. Потому что внутри меня, в душе, где-то на грани сути, ты - прекрасное произведение искусства. Дело не том, что я не вижу в тебе человека - это не так! Ты, быть может, один из самых живых и искренних, кого я встречала в своей скудной жизни. Но образ, созданный твоим присутствием, возможностью взглянуть поверх и только чуть-чуть за ширму твоей удивительной сути - этот образ прекрасен, как только может вообще быть прекрасно любое явление, примеченное глазом.

Если начать разбираться, то проще всего начать с видимого, физического великолепия.
Руки, нежная грация которых пронизывает каждое движение - я и не знаю, как объяснить, описать, хотя бы чуть-чуть осветить восторг от легких постукиваний пальцев на руле в такт музыке, и ловкости рук, вкручивающих пластиковый винт в картон. А что делает легкое прикосновение этих пальцев к талии сквозь ткань блузки, или миллиметром соприкоснувшиеся на секунду теплые подушечки, или то холодное сближение клеток - твоей ледяной руки с моим согретым солнцем плечом! Еще удивительней секундное сжатие запястья с силой, на миг освобожденной, в тот первый бесценный раз, когда ты забыл точно рассчитать силу сжатия, и стало больно. И, много позже, нежное, порывистое прикосновение пальцев к щеке.

Глаза, такие разумные, полные доброго снисхождения, такта, какой-то поверхностной прелести - привычный уютный взгляд, безошибочно к себе располагающий - какую страшную до восторга дрожь вызывает внезапная в них проступающая страстная темнота в миг прощания в столь ненадежном плену машины. А радость - детская, неприкрытая необъяснимая радость, заливающая взгляд искрящим светом, от гирлянды во дворике, или от меха кота - как бы хотелось мне запечатлеть это дорогими сердцу словами, и чтобы они не казались фальшивкой, бледным отражением истинного света... Морщинка, пересекающая лоб, краснота уставшей кожи меж ключиц, и трепетная седина виска, такая ранняя - единственная возможность углядеть твой настоящий возраст...

Но это лишь видимое глазу, уловимое, доступное для взгляда и для описаний. А что делать с уверенной твоей силой, которая обволакивает каждый раз, с этим удивительным чувством совершенной безопасности? Словно стоит подойти поближе, и больше ничего плохого не может случиться со мной, потому что ты не позволишь. От нее ли так хочется открываться, обнажая самые противные, самые дурные страхи, будто с тобой даже им не суметь совладать?
Как рассказать о черной глубине пропасти, которая разверзается, если ты вдруг отчего-то начинаешь злиться? Это так странно, так непривычно, так непозволительно оживляет тебя, возвращая осознание, что и самые простые человеческие чувства тебе не чужды, что выбивается из под ног земля! И ток единственного нерешительного прикосновения, возвращающий тебя к жизни, к покою, ко мне - как описать радость от этого?
Нет смысла и пытаться раскрыть тот миг, когда впервые в жизни голову действительно покинули совершенно все мысли. Это было чистое чувство, настолько сильное, что я и не знаю, как удалось так быстро и спокойно с ним совладать, а ведь ты лишь коснулся уголка губ своими ужасающе мягкими, способными, как я позже узнаю, вести себя совершенно по-разному. Один миг, неподдающийся даже отсчету, когда летний ветер забывает растрепать волосы, когда рука, задержавшаяся поверх влажной футболки чуть дольше, чем было дозволено, замирает бездвижно, когда сознание и способно-то захватить лишь малую часть - теплые губы и мягкая спина под ладонью - от бесконечности чистых неосознанных ощущений. И жар, который лишь позже становится ощутим - такой глубокий и неодолимый, вызванный теплотой простых ничего не нарушивших слов.
Голос.
Всегда уловимый среди десятков иных, всегда одинаково рассыпающий суть на кусочки - как описать это развеянное в пространстве существо, вдруг ставшее непомерно глупым, нелепым испуганным зверьком, трусливо цепляющимся за ткань твоего рукава?
Как описать чувство, которое никакого отношения не имеет к пошлому заезженному утратившему или не отыскавшему значения слову, но которое ведет себя также безрассудно и грозно?
Но самое странное, непостижимо увлекательное в твоем светлом сияющем всеми оттенками образе - это затягивающая глубина тьмы, к которой так хочется прикоснуться, что сводит руки, стоит лишь подумать о ней. Нет, там не зло и не ужас, и не бездна пустоты. Это только скрытые от света такие же волшебные грани непомерного твоего существа, край которого мне посчастливилось углядеть, и никак уже не отделаться от его красоты.
Если бы я когда-нибудь смогла написать об этом настоящими словами, а не лживым отражением чужих талантов, я старалась бы сделать это с присущим мне фанатизмом, с которым возрождаю в памяти каждую новую грань, пусть даже и выдуманную или навеянную тонкой чувственной невозможностью бесчисленных снов о тебе.