|
Название: Притяжение
Автор: Matti
Персонажи: Тсуруга Рен, Могами Кёко, Куон Хизури, Фува Шо, Такарада Лори, НЖП, НМП.
Размер: миди
Жанры: романтика, ангст
Рейтинг: PG-13
Статус: закончен
Описание: Прошло четыре года с того дня, когда Рен рассказал Кёко о своём прошлом и сбежал в Америку, оборвав все связи с прошлым.
От автора: события происходят где-то после Гуама
P.S. первая попытка в фанфикшн во время очередного перечитывание манги. Судить строго.
--------------------------------------------
— Йоу, Могами-кун.
— Доброе утро, Такарада-сан.
Могами Кёко - одна из лучших актрис агентства ЛМЕ привычно проходит в кабинет и садится на диван напротив президента. Она давно привыкла к его странностям и любви к переодеванию, поэтому почти не обращает внимания на ноги в тяжёлых ботинках, небрежно закинутых на стол, на поскрипывание кожаных штанов и косухи, надетой прямо на голое тело, на массивные серебряные кольца и цепи.
Почти.
—Где Сая-чан? — президент раскуривает сигару и выпускает струю дыма в потолок, внимательно следя за реакцией актрисы.
— Пошла к Матсушиме-сану узнать о новых проектах.
Как раз в этот момент дверь открывается, и в кабинет заходит невысокая японка с короткой стрижкой, одетая в строгий деловой костюм.
— Простите за задержку, президент, — Сая-чан, она же Минамори Саяко — менеджер Могами, встаёт позади своей подопечной.
— Отлично. Все в сборе, — президент снимает ноги со стола и наконец-то садится ровно. — Могами-кун, позволь ещё раз поздравить с победой. Золотой глобус за лучший иностранный фильм — это огромный шаг вперёд для тебя как актрисы.
Могами улыбается, слегка склоняя голову набок:
— Это заслуга сценариста и режиссёра, а не моя.
— Не прибедняйся, Могами-кун, без твоей выдающейся игры этого фильма просто бы не было. Но теперь я хочу предложить тебе сделать следующий шаг.
Неслышно появляется Руто — бессменный помощник президента, кладёт на стол перед Могами папку и так же неслышно исчезает.
Такарада выпускает ещё одну струю дыма, актриса спокойно наблюдает, как тонкая сизая полоса расширяется, закручиваясь в причудливые узоры, и постепенно рассеивается. Могами не спешит интересоваться содержимым папки, предпочитая дождаться объяснений от президента. Как бы уверенно она себя не вела, слова и наряд Такарады тревожили ее, но на лице по-прежнему играла улыбка.
— Вчера мне позвонил Николас Райт, он впечатлён твоими работами и хочет видеть тебя в главной роли.
— Разве съемки его фильма еще не начались?
— Начались. Но актриса на главную роль так и не была выбрана.
Могами спиной чувствует радостное возбуждение своего менеджера. Известный режиссёр лично приглашает ее подопечную в свой фильм, да ещё и на главную роль. После такого имя Могами Кёко прогремит на весь мир!
Могами наконец берет сценарий. Любовная драма «Притяжение», автор сценария: Кристофер Росс, режиссер: Николас Райт. Отличные имена, успех фильму гарантирован. Могами обращает внимание на список актёров и замирает.
Конечно.
Кёко захлопывает папку. Слишком резко. Слишком поспешно. Слишком непрофессионально. И ей не надо смотреть на президента, чтобы понять, он не упустил ни малейшей детали. Взяв себя в руки, Могами передала сценарий Саяко.
— Я обязательно его изучу. Спасибо.
— У тебя три дня, чтобы дать ответ.
Могами не может прочесть эмоций во взгляде Такарады-сана, поэтому просто кивает, кланяется на прощание и быстро уходит, понимая, что вопросов со стороны менеджера не избежать.
Запланированная на сегодня съемка рекламы и фотосессия позволяют Кёко окунуться с головой в работу и не думать об утренней встрече с президентом. Не думать о том, что только вчера вернулась из Америки, что за последние сутки спала не больше четырех часов, что Золотой глобус за лучшую мужскую роль получил человек, с которым ей предстоит сниматься в любовной драме и от одного только вида которого все в ее душе переворачивается. До сих пор.
Но вот работа заканчивается, а до вечернего ток-шоу ещё больше трёх часов, и Саяко собственноручно отвозит Могами в ресторан, потому что актриса всегда отдаётся работе без остатка и забывает вовремя поесть.
— Вы не рады? — осторожно спрашивает менеджер. И Кёко отрывается от бессмысленного ковыряния в тарелке.
— Этот фильм! Это же Голливуд! Такой шанс! — восторженно продолжает Минамори.
Кёко хмыкает и видя недоумение Саяко, понимает, что мимолетная встреча в Америке подкосила ее сильнее, чем ей казалось. Актриса натягивает на лицо доброжелательную улыбку и, извиняясь, говорит:
— Да, Сая-чан, ты права. И мне очень лестно приглашение режиссера. Наверно, я просто немного устала.
Менеджер кивает, принимая ее отговорку.
А вечером радостно сообщает, что она договорилась с президентом и в ближайшие два дня Могами-сан может отдохнуть и полностью посвятить себя сценарию. Улыбка держится как приклеенная, неискренняя благодарность легко срывается с губ. В голосе ни грамма той ярости, что бушует в душе. Она действительно выдающаяся актриса.
После ток-шоу ее встречает Фува и отвозит домой. Они вместе ужинают, и Шо ворчит, что не собирается поздравлять ее с такой ничтожной наградой, как приз за лучший иностранный фильм. А Кёко искренне улыбается впервые с возвращения в Японию.
— Ты выглядишь отвратительно.
— Шо! — в притворном негодовании восклицает актриса. — Разве можно говорить такое девушке?
— Девушке нельзя, а вот подруге детства вполне, — певец дерзко ухмыляется и уже серьезно продолжает: — Может отдохнёшь?
— Сая-чан освободила мне два дня.
Шо презрительно фыркает, показывая своё отношение к такому отдыху.
— А потом?
— А потом… — Кёко вздыхает, — потом Америка. Николас Райт пригласил меня на главную роль.
Певец уважительно кивает и соглашается:
— Да, от таких предложений не отказываются.
Последняя фраза гремит в ушах, заставляя все внутри дрожать, и Кёко спешит перевести тему:
— А у тебя что?
— Тоже Америка. Но не долго. Так, пара концертов.
Кёко как в детстве хлопает в ладоши и радуется за друга. Она давно простила его и отказалась от мести. Более того, он стал ее опорой и поддержкой, без него она бы давно сломалась. И сейчас, смотря как под деланно равнодушными фразами, он пытается скрыть радость от предстоящих гастролей, она благодарила судьбу за то, что они смогли преодолеть прошлое и построить эти тёплые дружеские отношения.
— Эй, ты слушаешь?!
— Прости, — Кёко покаянно склонила голову.
— Говорю, можем вместе полететь. Позвони Шоко, она купит билеты.
— Было бы здорово.
— Ладно, пойду я.
Кёко убирает посуду и провожает Шо до двери. Обнимает его на прощание и получает привычный поцелуй в щеку.
— До скорого, - Фува взмахивает рукой и уходит, не оглядываясь.
Кёко достаёт из сумки сценарий, вертит в руках, не решаясь открыть. Вздыхает. Возвращается на кухню и наливает бокал вина. Выпивает почти залпом. Наливает ещё один и погружается в чтение. Сюжет прост и банален. Несколько встреч, несколько разговоров, взаимное притяжение, немного ошибок, щепотка недопонимания и несчастливый финал. Все как в жизни. Обычная любовная драма. Но режиссёр хочет сделать упор на выражение эмоций без слов. Реплик у главных героев не так много, а все их чувства показываются через мимику, жесты и взгляды. Задача трудная, но интересная и действительно требующая огромного актерского мастерства. И то, что режиссёр лично пригласил ее, льстит самолюбию неимоверно.
Да, от таких предложений не отказываются.
Но…
Могами помотала головой. Никаких но. И совсем неважно, что главную роль играет этот наглый, развязный, беспринципный американец. Они, в конце концов, не знакомы.
Утро наступает слишком быстро, и от вчерашней уверенности не остаётся ни следа. Не помогает ни ромашковый чай, ни аутотренинг перед зеркалом. Кёко вертит в руках телефон и вспоминает слова Моко-сан: «Когда ничего больше не остается - играй». Голос президента на том конце провода - как команда режиссёра «начали».
— Могами-кун, слушаю.
— Доброе утро, Такарада-сан. Я принимаю предложение.
— Отлично. Билеты доставят Сае-чан. Вылет сегодня в 18:40.
— Хорошо.
— Я рад, что ты согласилась.
— Разве могло быть иначе?
— Я до сих пор не всегда могу предугадать твою реакцию.
— Что вы, Такарада-сан. Отказаться от такого заманчивого предложения? Просто немыслимо.
— Хм… Что ж. Удачи, Могами-кун.
— До свидания, Такарада-сан.
Потом звонок Шо. Он плевался, сначала потому что она его разбудила, а после потому что уезжает так скоро.
— Ваш президент совсем чокнутый!
— Брось, Шо, я же не могу задерживать съёмки.
— Наоки поедет с тобой.
— Шо, это…
— Это не обсуждается. Он встретит тебя в аэропорту. Всё, — и отключился.
Кёко вздохнула. Иногда Шо просто невыносим. Теперь отделаться от навязанного телохранителя не получится ни под каким предлогом. Лучше бы и не звонила вовсе. И хотя ей безусловно была приятна его забота, он часто перегибал палку. Из-за чего все СМИ были уверены, что у них роман. Фува и Могами, в свою очередь, не подтверждали эти догадки, но и не опровергали их, так что поклонники были свято убеждены в их отношениях. Ни певцу, ни актрисе это не мешало, так как единственным их настоящим партнером была работа. К тому же читать об их любовных отношениях было забавно, особенно учитывая, что их называли прекрасной парой, связанной красной нитью судьбы.
Ещё раз вздохнув, Кёко написала менеджеру, быстро собрала вещи и отправилась досыпать.
Кёко одинаково не любила длинные перелеты и выходные. Только постоянно двигаясь, спеша с одной съёмочной площадки на другую, превращаясь под светом софитов в совершенно другого человека, она чувствовала себя живой. Вынужденное бездействие же навевало на неё тоску, срывало маску успешной и довольной жизнью актрисы, заставляло смотреть на себя настоящую. Потухшую, уставшую, сломленную.
Могами одинаково не любила длинные перелеты и выходные. В них всегда было слишком много свободного времени, слишком много мыслей, от которых она старательно отгораживалась работой, слишком много холодной, удушающей тишины. И ей оставалось только перебирать воспоминания, сжимая в руках зеркало, жадно наблюдая за мелькающими на лице эмоциями. Воодушевление. Радость. Предвкушение. Трепет. Смущение. Волнение. Замешательство. Тревога. Нарастающий страх. Паника. Отвращение к себе. Боль. Решимость. Надежда. Отчаяние. Боль. Боль. Боль...
А потом ее ждала работа, и никому не было дела, что маска спокойной доброжелательности натягивалась с трудом и трескалась от любого неосторожного слова. Поэтому заняв своё место в самолёте, актриса тут же погрузилась в сценарий. У неё чуть больше десяти часов на то, чтобы понять свою роль и выучить реплики.
Сразу из аэропорта, Могами, в сопровождении Саяко и Наоки, отправилась на встречу с режиссёром. Он был так доволен ее игрой, что на прощание, не переставая тряс ее руку, приговаривая: «Это будет шедевр! Просто шедевр!».
Перелёт, переживания, эмоции режиссёра, бьющие через край, порядком утомили актрису, поэтому к моменту, когда они добрались до гостиницы, она почти валилась с ног. Так что, приняв душ, Кёко завалилась на кровать, даже не потрудившись разобрать вещи.
Утро следующего дня началось с Саи-чан, бесцеремонно распахнувшей шторы в спальне.
— Могами-сан, просыпайтесь. Через полчаса завтрак. А через два нам нужно быть на площадке.
Пробурчав что-то, что при должной фантазии можно было принять за согласие, Кёко встала и поплелась в ванную. Саяко знала, что по утрам Кёко тяжело вставать, да и характер у неё до первой чашки кофе не сахар, поэтому не старалась даже вслушиваться в ответы подопечной, делает, да и ладно. А вот привыкнуть к тому, как хмурое и недовольное выражение лица актрисы разглаживается, сменяясь абсолютной доброжелательностью, так и не смогла. Было в этом процессе что-то ужасающе неестественное. Как бы то ни было, через час перед Саяко стояла звезда японского кинематографа Могами Кёко, всем своим видом излучая спокойствие и уверенность.
Режиссёр лично встретил их на входе и провёл на съемочную площадку, где как всегда в преддверии съемок кипела жизнь, сновали туда-сюда разнорабочие, заламывали руки декораторы, осветители переругивались друг с другом.
— Минуточку внимания! — дождавшись, пока стихнет гул голосов, режиссёр продолжил: — Представляю вам актрису Могами Кёко, которая исполнит роль Джейн в нашем фильме.
В ответ на последовавшие аплодисменты, Могами слегка поклонилась, а режиссёр обратился к актрисе:
— Итак, как я вчера говорил, сцены, в которых не участвует ваша героиня, уже отсняли, поэтому теперь будем плотно работать с вами.
— Именно для этого я и здесь. Кстати, я не вижу исполнителя роли Алана.
Режиссёр оглядывается, словно только что заметил отсутствие одного из главных действующих лиц.
— А, вы же понимаете, миз Могами, у него такой напряженный график. Он приедет позже.
В отличие от Кёко, режиссёр актером не был и правдоподобно лгать не умел. И хотя фильм, в основном, строился на взаимодействии главных героев, сцен без участия Алана, тоже было достаточно.
Работать в команде профессионалов было легко и приятно, сцены снимались одна за одной. Игра Могами нравилась Николасу Райту абсолютно, и, если он и просил переснять сцену то виной тому были технические неполадки или действия массовки. Однако чем больше времени они работали, тем более нервным становился режиссер. Около трёх часов дня он объявил внеплановый перерыв, а после сообщил, что исполнитель роли Алана приедет к пяти. И атмосфера на площадке сразу неуловимо изменилась.
Кёко как раз играла сцену, где Джейн сидит в кафе и размышляет о недавней встрече в парке. Мужчина, который помог ей поймать сорванную ветром шляпку, никак не выходил у неё из головы. Она не знала о нем ничего. Боже, она не знала даже его имени! Но от воспоминаний о его тёплом взгляде, обаятельной улыбке, и от его: «Прошу, миледи», сказанного вкрадчивым мягким баритоном, когда он протянул ей шляпку, ее сердце билось чаще, а тело охватывала дрожь. Это было глупо, нелогично, слишком романтично и откровенно не похоже на неё. И в этот момент по сценарию, дверь кафе должна была распахнуться, явив зрителям предмет мыслей Джейн. И дверь действительно распахивается, правда не кафе, а съемочного павильона. Взгляд Могами прикипает к мучительно знакомой мужской фигуре. Полинявшие джинсы, художественно порванная футболка, зажатая в зубах сигарета, покрасневшие глаза, растрепанные светлые волосы. Ругаясь на чем свет стоит, блондин стремительно подходит к Николасу Райту.
— Ник, какого черта ты меня выдернул?!
— Стоп, — цедит сквозь зубы режиссёр команду операторам и поворачивается к новоприбывшему. — Работать. Знаешь такое слово? Где тебя носит?! С утра должен был быть тут.
— С какого … — его взгляд натыкается на Кёко, и незаконченная фраза повисает в воздухе.
К блондину подбегает субтильный взлохмаченный шатен лет двадцати пяти и дергает его за руку, заставляя нагнуться, шепчет что-то на ухо. Блондин морщится, но руку не выдергивает.
— Ты совсем уже… — начинает режиссёр, но замолкает, увидев подошедшую Могами.
— Эээ, миз Могами, познакомьтесь, исполнитель роли Алана — Куон Хизури.
— Приятно познакомиться, мистер Хизури.
Куон смотрит на неё всего одно мгновение и переводит недовольный взгляд на режиссёра.
—Это что?
Николас Райт бледнеет то ли от гнева, то ли от стыда.
— Это, если тебе окончательно отказали твои мозги, Могами Кёко — актриса, играющая Джейн, — режиссёр почти кричит на Куона, а затем с покаянным видом поворачивается к Кеко. — Миз Могами, прошу прощения…
— Не стоит, мистер Райт. До меня доходили слухи о дурном нраве мистера Хизури.
— Оу, я популярен даже в Китае?
Могами мило улыбается, но от этой улыбки веет арктическим холодом.
— Разве я говорила о популярности? И я из Японии, мистер Хизури.
Куон ослепительно улыбается и небрежно отвечает:
— Китай, Япония какая разница.
— Несмотря на ваше невежество, я все же надеюсь на плодотворную работу с вами.
Куон улыбается ещё ослепительней, хотя, казалось бы, дальше уже некуда.
— И несмотря на всю мою недалекость, вы без ума от меня?
— Как вы пришли к такому фантастическому выводу? — брови Могами взлетают в вежливом удивлении.
— Ну как же, несмотря на мою непопулярность в Японии, вы знаете обо мне такие личные вещи, а значит искали эту информацию специально. Какая ещё причина может заставить молодую девушку интересоваться незнакомым мужчиной?
— Прошу прощения, мистер Хизури, мои следующие слова могут нанести непоправимый удар по вашему самолюбию, но, поверьте, вы не в моем вкусе.
Куон картинно прижимает руки к груди, и даже кренится на бок, показывая, что сражён ее словами наповал, но тут же выравнивается и ехидно уточняет:
— Может у вас просто нет вкуса на мужчин?
Могами улыбается неожиданно мягко и небрежно роняет:
— Возможно, — после чего слегка кланяется и уходит в гримерную, оставляя Куона недовольно смотреть ей вслед.
— Кажется, она тебя сделала, - резюмирует их перепалку режиссёр. На что Куон только хмыкает и идёт готовиться к съемкам.
На площадке Куон по-прежнему царь и бог. Его мимика, жесты, мельчайшее выражение глаз настолько яркие, живые и достоверные, что ее сердце нестерпимо болит, когда он смотрит на неё так мягко и ласково. Он по-прежнему не играет, он живет своей ролью. Это не Куон смотрит на неё. Это не Куон беззаботно улыбается ей. Это не Куон легко прикасается к ее руке, обжигая душу. Это Алан. И единственный вариант не сойти с ума от жуткой смеси восторга и отчаяния, это превратиться в Джейн.
Они теряются в сценах, следующих одна за одной непрерывным потоком. Они не выходят из своих ролей даже во время перерывов, пряча настоящие чувства под слоями масок. И только довольный голос режиссёра: «На сегодня все. Всем спасибо» вырывает их из этого морока. Возвращается нахальный Куон Хизури, который, совершенно никого не стесняясь, клеит костюмершу. Возвращается уверенная в себе Могами Кёко, которая спокойно проходит мимо этого непотребства. Они просто коллеги, которые снимаются в одном фильме. Они незнакомы.
Неделю Могами работает с утра до вечера, полностью выкладываясь на съёмочной площадке. Напряжение между Аланом и Джейн нарастает. Слов становится меньше, взгляды дольше, прикосновения откровенней.
Возвращение к себе даётся Кёко все тяжелее, она пьёт снотворное каждый вечер, чтобы забыться тяжёлым, мутным сном, только бы не видеть под веками его взгляд полный любви, который, кажется, отпечатался прямо на сетчатке, только бы не чувствовать его прикосновений, горящие отметины на плечах, щеках, спине болят, словно выжжены каленым железом. И ей хочется поскорее закончить эти съёмки и вернуться на родину, чтобы там, в одиночестве, вернуть себе хотя бы иллюзию душевного равновесия. Но Куон, как назло, постоянно опаздывает и съёмки затягиваются. В душе кипит гремучая смесь отчаяния, обиды, ярости и разочарования, грозя разрушить ее маску спокойствия и дружелюбия. Куон курит прямо на площадке, в его гримерке валяются пустые банки из-под пива, а весь женский персонал хихикает и обсуждает, каков он в сексе. Кёко не хочет этого знать, но не может заткнуть уши руками, чтобы не слышать всех этих перешёптываний, от которых старая рана кровоточит ещё сильнее.
В среду вечером на площадку заглядывает Куу Хизури.
— Ник, садюга ты этакий, отпусти уже мою дочь. Загонял совсем ребёнка.
Режиссёр тепло приветствует Хизури старшего, но смотрит на него как-то странно и осторожно переспрашивает:
— Дочь?
— Ну да.
— Откуда? — режиссёр совсем теряется и ничего не понимает.
— Из Японии! — Куу замечает, выходящую из гримерки Могами и приветственно машет рукой. — Кёко!
Актриса улыбается так радостно и открыто, что, кажется, вокруг светлеет и становится легче дышать.
— Папа! — Кёко кидается в радушно распахнутые для неё объятия.
— Мы с Джулией тебя совсем заждались. Как приехала, даже не заглянула.
— Прости, много работы.
— Работы всегда много. А на мне сегодня лежит почетная миссия — выкрасть тебя и привезти на ужин. Иначе Джулия не вытерпит и заявится сюда сама.
Режиссер при этих словах заметно вздрагивает и спешит не только закончить съёмки на сегодня, но и даёт ей целый выходной побыть с семьей.
На выходе из съемочного павильона они сталкиваются с Куоном, который судя по валяющимся у его ног окуркам, уничтожает далеко не первую сигарету. Куу недовольно оглядывает сына и укоризненно качает головой, но Хизури младший лишь криво усмехается на явное неодобрение отца.
В пятницу от Куона отчётливо разит перегаром, и он впервые со дня их знакомства разговаривает с ней не находясь в роли Алана. Могами стояла, прислонившись к стене, наблюдая как работники меняют декорации, когда Куон подошёл и встал рядом, подперев плечом стену.
— С ума сойти, оказывается у меня есть сестра, а я и не знал.
Кёко не хочет говорить с ним, смотреть на него, дышать с ним одним воздухом. Поэтому просто игнорирует его слова, всем своим существом делая вид, что если кто-то разговаривает сам с собой, то это только его проблемы.
Однако, такая реакция не удовлетворяет Куона. Он нависает над ней, загораживая собой обзор. Окидывая ее фигуру плотоядным взглядом и выдыхает, почти касаясь губами ее щеки:
— Всегда хотел иметь такую сестру.
— У вас была такая возможность, мистер Хизури. Но вы сами разорвали все контакты… с родителями.
Могами мягко отодвинула актера и скрылась из его поля зрения. А Куон так и остался стоять сжимая добела кулаки.
Режиссер, наблюдавший эту сцену, в который раз подумал, что за всеми их словами стоит какой-то другой, скрытый, понятный только им смысл.
На исходе второй недели съёмок в Америку, наконец-то, приехал Фува Шо. Вечером он встретил ее у съёмочного павильона, привычно обняв и чмокнув куда-то в висок. А утром и вовсе напросился с ней на съёмки. С лёгкостью очаровал режиссёра, получив разрешение находиться на площадке, и следующие два дня в непосредственной близости наблюдал за процессом съёмки фильма. Однако, у Шо были и свои обязанности, поэтому он часто отлучался, чтобы связаться со студией, обсудить расписание с Шоко или решить ещё какие-нибудь рабочие вопросы, в которые Кёко предпочитала не вникать. В очередной раз, посмотрев на экран телефона, Шо поморщился.
— Извини, это надолго.
— Ничего. Перерыв все равно почти закончился.
Шо ушёл, а Кеко осталась наблюдать за строго упорядоченным хаосом, присущим любой съёмочной площадке.
Из гримерки, слегка покачиваясь, вышел Куон Хизури. Мутный взгляд и алкогольные пары, витающие вокруг него, стали последней каплей в уже и так переполненной чаше терпения Могами Кёко. И она сорвалась. Маска доброжелательной сдержанности трескается, обнажая ее настоящие чувства. Кёко подлетает к Куону непозволительно близко и, судорожно сжимая кулаки в бессильной злости от невозможности прикоснуться, встряхнуть, ударить этого несносного человека, кричит ему прямо в лицо:
— Вы опять пьяны! Ваше поведение просто отвратительно! Вы, вообще, думаете о ком-то, кроме себя?!
— Воу-воу, крошка, полегче, — он тянет слоги сильнее обычного, и его дикция слегка нечеткая.
— Если бы не ваше поведение, мы бы уже все отсняли! Или вы специально затягиваете проект, теша собственное самолюбие? Не думаю, что с таким отношением к работе, вы долго продержитесь! — Кеко пытается посильнее уколоть его, воззвать к тому единственному, что, она уверена, по-прежнему, приносит ему радость и удовлетворение, но все попытки разбиваются о его безразличный вид.
— Детка, не умеешь развлекаться, не мешай другим.
Кёко задыхается от гнева.
— Развлекаться?! Мы здесь работаем! А если вы считаете это просто развлечением, вам стоило бы подумать о смене профессии!
Куон закатывает глаза.
— От твоей чопорности у меня зубы сводит. Серьёзно относиться к актерству? Боже, кто вбил тебе в голову подобную чушь?
Ярость застилает ей глаза, и она готова на все, лишь бы вывести его из этого пренебрежительного равнодушия.
— Мой семпай.
— Сеемпай? — Куон специально тянет слоги, чем ещё больше злит Кёко.
— Да! Мой семпай — выдающийся актёр и прекрасный человек — Тсуруга Рен.
Куон поднимает глаза к потолку, делая вид, что пытается вспомнить это имя.
— Не, не знаю такого. Может не такой он и выдающийся?
— Вы ему и в подметки не годитесь!
— Да? И где же этот великий актёр? — Куон оглядывается вокруг и почти рычит. — Где?!
Кёко поджимает губы и цедит:
— Умер.
Куон заходится в гомерическом хохоте.
— А я жив!
Кёко впервые прямо смотрит в его горящие гневом зеленые глаза и задыхается от боли, плещущейся на дне. Задыхается от собственной боли, что вырывается из-под всех замков и когтями разрывает сердце. Куон резко замолкает.
— Ааа, скучаешь? — он оказывается в каких-то жалких сантиметрах от неё, двумя пальцами поднимает подбородок и с интересом коллекционера, накалывающим на булавку очередную редкую бабочку, спрашивает: — Скучаешь по чистому и непорочному образу великолепного учителя? Жалеешь, что не успела ещё раз сказать, как сильно ты его уважаешь и восхищаешься им?
От такой долгожданной близости, тело не слушается и Кёко не может даже пошевелиться. Куон наклоняется ещё ближе, так что ее губы опаляет его дыхание.
— А хочешь… я сыграю его? Уверен у меня получиться даже лучше оригинала.
Кёко давится воздухом и наконец отмирает. Звонкий удар, на щеке Куона алеет след от маленькой ладони.
— Иди к черту!
Она вырывается и кидается вперёд. Не важно куда. Просто подальше от него.
Куон рычит и в два шага догоняет актрису. Бесцеремонно хватает за плечо и рывком разворачивает к себе.
— Отвечай мне! Скучаешь по своему обожаемому наставнику?! — он встряхивает Кёко как тряпичную куклу. — Потому что, он точно относился к тебе не как к ученице. Бьюсь об заклад, он хотел тебя до дрожи в коленях.
Он по-прежнему слишком близко, чтобы нормально думать. Мозг выхватывает отдельные слова, но даже их смысл не доходит до ее оглушённого сознания. А потом он замолкает и смотрит на неё. Отбрасывает все маски, позволяя ей увидеть свою обнаженную душу.
— Я дохну без тебя… — едва слышно.
И Кёко тонет в том океане любви и нежности, что плещется в его глазах. Слишком сильно. Слишком много. Слишком страшно, что это всего лишь ещё один чудесный сон, который растает дымкой с приходом Саи-чан. Поэтому Кёко закрывает глаза, зажмуривается до цветных пятен под веками, надеясь прогнать это кошмарное наваждение, в которое так отчаянно хочется верить.
Куон впечатывает кулак в декорации рядом с ее головой. И уходит, по пути со всей силы толкая плечом вернувшегося Фуву. Кёко смотрит на неестественно прямую спину удаляющегося актера и понимает, что погибла. В который раз.
Дверь павильона захлопывается с оглушительным грохотом и замершие до этого люди начинают суетливо двигаться.
Ее обхватывают знакомые руки Шо, он прижимает ее лицо к своей груди, позволяя спрятать набегающие слезы и давая время собраться с силами, чтобы правдоподобно отыграть хотя бы саму себя.
— Что здесь вообще происходит? Почему его никто не остановил? Это просто немыслимо! — Саяко в праведном гневе наступает на режиссёра и съемочную группу.
В другое время Кёко бы посмеялась, наблюдая как маленькая японка теснит здоровенных мужчин, но сейчас единственное, чего она хочет — уйти отсюда. Поэтому освобождаясь от объятий Фувы, по-японски просит менеджера:
— Сая-чан, все нормально. Успокойся.
— Успокоиться?! — ещё сильнее закипает Минамори, но Могами не обращает на неё внимания, повторяя уже по-английски:
— Все в порядке. Но, боюсь, наша импровизация немного вышла из-под контроля. И я так понимаю, на сегодня мы закончили?
Режиссёр обречённо вздыхает и смиренно соглашается.
— Но завтра, как всегда. Стив, слышал?! Делай что хочешь, но завтра он должен быть на площадке.
Могами кивком прощается с режиссёром и уходит в свою гримерную переодеваться. Шо молчит как-то слишком задумчиво, но сейчас Кёко благодарна ему за это. В дверь робко просовывается голова шатена, который везде таскается за Куоном.
— Миз Могами, я — Стивен, менеджер мистера Хизури. Он приносит вам свои глубочайшие извинения, — видя направленные на него скептические взгляды, шатен пытается объяснить как можно мягче: — Он… он бывает вспыльчивым и …
— А так-то и не скажешь, да? — ехидно хмыкает Фува, перебивая Стивена.
— Мистер? — Могами вопросительно смотрит на все ещё извиняющегося менеджера.
— Грин. Стивен Грин.
— Мистер Грин, как я уже сказала, все в порядке.
Однако менеджер Куона уходит только после третьего извинения, и у Кёко складывается впечатление, что ему не привыкать.
Шо провожает Кёко до машины, крепко удерживая ее под локоть.
— Саяко, за руль, — командует певец, а сам садиться на заднее сиденье вместе с Могами.
— Итак, подруга, — Шо разворачивается к ней всем корпусом, опираясь локтем о подголовник кресла и подпирает кулаком щеку, — не хочешь мне ничего рассказать?
— О чем?
— О некоем Куоне Хизури.
— Да что о нем рассказывать! Хам, разгильдяй и пьяница! В суд на него подать надо! — снова не выдерживает Минамори.
— Саяко, помолчи, — обрывает поток ругательств Фува и переводит взгляд на абсолютно спокойное лицо Могами. — Ну?
— Я не понимаю, почему он тебя так заинтересовал.
— Ха? Не понимаешь?! Может потому что он как-то слишком подозрительно похож на…
— Сая-чан! — выкрикивает Кёко, и когда певец замолкает, продолжает спокойнее, — отвези нас, пожалуйста, в гостиницу. Шо намёк понимает и благоразумно молчит всю дорогу.
Когда дверь ее номера захлопывается за спиной Фувы, оставляя их наедине, он без всякого вступления, констатирует:
— Куон Хизури - это Тсуруга Рен.
Могами вздыхает, разувается, проходит в гостиную и опускается на диван, жестом предлагая Шо присоединиться.
— Как ты понял?
— Его взгляд сегодня. Я уже видел такой. После того как подвёз тебя до студии, помнишь?
— Хочешь сказать, когда приковал меня наручниками к забору и шантажом заставил сесть в твою машину?
— Ну да.
Кёко едва заметно улыбается воспоминаниям.
— И все-таки, всего лишь по взгляду?
— Ну, знаешь, это особый взгляд. Как у дикого зверя, который готов разорвать тебя на месте.
Кёко понимающе кивает.
— Почему не рассказала?
— Такарада запретил.
Шо откидывается на спинку дивана и усмехается.
— Так что ж ты тогда так убивалась, если знала, что он жив?
— Он мертв.
— Чё? — Фува раздраженно смотрит на Кёко.
— Тсуруга Рен мертв.
— А это тогда кто?
— Это Куон Хизури.
— Издеваешься?
Видя уходящую куда-то то вглубь себя, пытающуюся спрятаться под маской спокойствия и отрешенности подругу детства, Шо нарочито небрежно интересуется:
— У вас актёров всегда так сложно?
Кёко расслабляется, усмехаясь сквозь набегающие слезы.
— Только у некоторых.
— Расскажешь, что у вас случилось?
— Говорю же, импровизация вышла из-под контроля.
Шо морщится от ее откровенной лжи и уточняет:
— Не сейчас. Тогда. Почему он уехал? Почему ты была в таком отчаянии?
— Он лгал мне. Так долго. Так нагло лгал… — Кёко замолкает, погружаясь в воспоминания.
Тсуруга Рен всем телом прижимает ее к стене в прихожей, и Кёко не понимает, как ситуация дошла до этого. Она просто пришла к семпаю, чтобы приготовить ему ужин. Хотела в силу своих скудных возможностей помочь ему, потому что он отдалялся, опять тонул в своей тьме. Она не понимает, что сделала не так, чем успела его разозлить и в попытке хоть немного разобраться в происходящем, осторожно зовёт его:
— Тсуруга-семпай?
Актёр отстраняется, но его взгляд… Это не он, не Тсуруга-сан. Кёко уже видела этот взгляд, встречалась с этим человеком. Он обнимал ее, лежа на кухонном полу, и предлагал научить целоваться. Он предвкушающе улыбался драке с хулиганами, когда они играли семейку Хиллов. Он свысока ухмылялся на потуги Мурамасе-сана ударить его. Он протягивал ей руки в холле отеля, приглашая в свои объятия. Он нависал над ней, придавливая к кровати, после полуночного звонка Фувы.
— Ненавижу это слово. Сеемпай, — незнакомец с лицом Тсуруги-сана издевательски растягивает слоги.
Он нежно проводит по ее щеке, подушечками пальцев задевает уголок губ и ведёт руку ниже к шее, к впадинке между ключиц. И в его глазах то же выражение, что было и у Корна на Гуаме, когда он заявил: «То, о чем он не узнает, ему не повредит, верно?»
Кёко открывает рот, чтобы сказать хоть что-то, но его губы с силой прижимаются к ее губам, язык дерзко проскальзывает в ее рот. Он целует ее глубоко, сильно, жадно. А она не может пошевелиться от шока и накатывающей паники.
Мужчина отрывается от неё, смотрит внимательно, испытующе:
— Ну что, похож я на твоего сеемпая?
Кёко отчаянно трясёт головой, и он немного отстраняется, но не выпускает из ловушки своих рук, упирая их в стену по обеим сторонам от ее головы. А выражение его лица в точности повторяет выражение лица Корна, когда он говорил, что приносит людям одни несчастья.
— Куон Хизури. Меня зовут Куон Хизури. Хотя, помнится, одна маленькая девочка, верящая в сказки, называла меня Корн. И знаешь, Кёко-чан, кажется, мое проклятие все ещё не снято. Может попробуем более полный ритуал? — он ядовито усмехается, а его руки уже скользят по ее телу. Так чувственно. Так властно. Так обезоруживающе.
И ей … ей плевать, что этот человек любит другую, потому что в его взгляде непередаваемая мука, потому что сейчас он с ней. Он безмолвно просит ее о помощи. Ее. А не ту неизвестную школьницу. И собрав все своё мужество, она протягивает к нему дрожащие руки, и почти умоляет срывающимся голосом:
— Если вам это поможет…
Куон рычит и до боли стискивает ее талию. Отталкивается от неё так, что сам впечатывается спиной в противоположную стену и кричит:
— Убирайся!
Кёко дрожит, но не двигается с места, а он ревет ещё яростней, ещё неистовей:
— Убирайся пока я ещё контролирую себя!
Она вздрагивает от его крика, от его боли и ненависти к себе и слезы катятся из глаз. У неё не осталось сил сдерживать их. Куон хватает ее за руку и буквально вышвыривает за дверь своей квартиры.
А на следующий день Тсуруга Рен умирает.
Она собирает по крупицам свои воспоминания об этом человеке. С пугающей точностью воскрешает в памяти все его слова и тёплые взгляды. Для неё. Всегда только для неё.
Вот на вечеринке по случаю окончания «Темной луны», Тсуруга Рен наклоняет голову на бок, и с лицом Повелителя ночи спрашивает:
—Мне сделать то, чего я хочу?
Вот Сецука лежит на обнаженном по пояс братике, а он смотрит слишком открыто, слишком честно для Каина Хилла и обещает:
— И пока я живу, я буду жить как «твой я» до тех пор, пока ты не отводишь от меня взгляда.
Вот Корн как ни в чем не бывало заявляет:
— Потому что я люблю тебя.
Он столько раз… столько раз намекал ей, прямо говорил о своих чувствах, а она не замечала. Не хотела замечать. Обрывала фразы, переводила тему разговора, лишь бы не слышать, лишь бы не знать. Лишь бы ещё хоть на мгновение остаться в своём выдуманном мирке, где тихо и спокойно, где никто не потревожит ее душу, где ее сердце бьется ровно, отвергая саму идею любви. И уже зная, что этот мир лишь фантазия, лишь плод ее воображение, потому что она давно влюблена в своего семпая.
Последней каплей стал разговор с Моко-сан. Когда они покидали кладбище, где отныне покоился великий японский актёр Тсуруга Рен, она подняла взгляд к небу, щурясь от яркого солнца и вздохнула:
— Жаль, что он так и не признался.
Могами вздрогнула и испуганно спросила:
— Признался в чем?
Мока-сан смотрела на неё с жалостливой укоризной.
— Что любил тебя.
На следующий день она сидела на полу в кабинете президента и умоляла дать ей номер Куона Хизури.
— Сядь нормально, Могами-кун, — голос президента был необычайно холоден и твёрд. — Откуда ты знаешь это имя?
— Тс...Тсуруга-сан сказал мне…
— Хм… не в моих правилах нарушать обещания, но… — перед Кёко опустился листок с телефонным номером, — иногда этот парень сам не знает, что творит.
Выйдя от президента, она тут же бросилась в комнату отдела «Люби меня» и набрала заветные цифры. Долго слушала длинные, монотонные гудки, а вечером номер уже был заблокирован. Ее не хотели видеть. Ее даже не хотели слышать. Кёко смеялась, сжимая в руках телефон и ощущая, как слезы бегут по щекам. Нет, дело не в этом. Просто Куон Хизури не знает никакую Могами Кёко.
Ее накрыла апатия. Тяжело стало подниматься по утрам. Возвращаться из снов, наполненных ласковыми взглядами и прикосновениями любимого человека в мир, где его уже нет, подобно самой жестокой, самой изощренной пытке. Вместо чая она начала пить чёрный кофе. Он был горький и абсолютно ей не нравился, но напоминал о его улыбке. Она работала, как проклятая, часто забывая поесть. И пару раз оказывалась в больнице с голодным обмороком. Тогда Такарада-сан назначил Саю-чан ее менеджером. Конечно, он говорил что-то о том, что она восходящая звезда, что она набирает известность, и ее проектов становится все больше. Но Кёко подозревала, что президент приставил к ней менеджера только, чтобы та следила за ее питанием и не давала работать на износ.
Примерно тогда же на каком-то ток-шоу они столкнулись с Шо. После записи он что-то говорил, пытался задеть, вызвать привычную ненависть, но ее не было. Вся эта месть, все эти соревнования в популярности казались ей сейчас такими глупыми и детскими, что никак не могли даже на мгновение пустить корни в выжженной пустыне ее души. И они впервые смогли спокойно поговорить. Хотя, на самом деле, говорила одна Кёко, говорила о том, что чувствовала к нему с детства, о том, что чувствовала после его предательства. О том, как полюбила первого актера Японии и о том, как ощущает себя сейчас. Шо выслушал ее и ушёл, так и не сказав ни слова. Правда вести себя как придурок перестал. А потом он пригласил ее на свой концерт. И она пришла. Так начались их новые дружеские отношения.
А дальше… дальше работа до упаду, работа на пределе сил и возможностей. Замечания от президента о ее слишком мрачном выражении лица и создание нового образа Могами Кёко - успешной, спокойной, приветливой, уверенной в себе восходящей звезды японского шоу-бизнеса. Ее роль начиналась, когда допита первая чашка утреннего кофе, и продолжалась до антидепрессантов перед сном.
Кёко выныривает из воспоминаний и качает головой.
— Нет. Просто мы оба слишком о многом молчали.
— И что теперь? — Фува, как всегда задаёт слишком неудобные вопросы.
— Не знаю, — Кёко пожимает плечами.
— Это так не похоже на тебя, — Шо смотрит презрительно и, замечая непонимание в глазах подруги, добавляет, — сдаваться.
Дверь номера закрывается с жутким грохотом, принимая на себя ярость певца. И Могами остаётся в одиночестве.
Утро наступает вместе с настойчивым голосом Саи-чан, которая трясёт ее за плечо и твердит как заведённая:
— Могами-сан, съёмки. Вам нужно проснуться, если не хотите опоздать.
Кёко встаёт и плетётся в ванну, приводить себя в порядок. После традиционной чашки кофе, Саяко, как бы между делом, интересуется:
— Вы поругались с Фувой-саном?
— Поругались? — Могами выныривает из своих мыслей, в которых витает с момента ухода Шо. — Нет. С чего ты взяла?
— Вчера он был очень зол, когда вышел от вас.
— А. Да. Думаю, он недоволен мной, — Могами кидает взгляд на часы, висящие на стене и добавляет, — Полагаю, нам пора.
Больше Саяко ничего не спрашивает.
Атмосфера на площадке какая-то тревожная. Разговоры ведутся напряженным шёпотом, а от любого резкого шума работники вздрагивают, нервно озираясь по сторонам. К Могами подбегает помощник режиссёра и просит следовать за ним. Он приводит актрису и ее менеджера, которая отказалась оставить подопечную одну, к переговорной, где во главе круглого стола уже сидит сам режиссёр и ещё один мужчина, а через несколько стульев от них расслабленно развалился Куон. Он неестественно спокоен и, повидимому, абсолютно трезв. За его спиной переминается с ноги на ногу Стивен Грин.
— Миз Могами, проходите, садитесь. Мы с Кристофером хотели бы внести изменения в некоторые сцены.
Актриса садится напротив Куона, а Саяко, недовольно поджав губы, остаётся стоять за ее спиной.
— Да! — восторженно начинает мужчина, и Могами вспоминает, что Кристофер Росс — это, вообще-то, сценарист фильма. — Ваша импровизация вчера была просто восхитительна! Бесподобна! Гениальна! — едва слышное фырканье раздаётся со стороны Хизури, но никто не обращает на него внимания. — Поэтому мы решили переписать сцену признания Алана. Прочтите, пожалуйста.
Актеры погружаются в изучение распечаток, подготовленных сценаристом. Куон первым отрывается от чтения и, складывая руки на груди, смотрит исключительно на режиссёра.
— Разве нас не поджимают сроки?
Николас Райт досадливо морщится, вызывая непонимание сценариста.
— О чем вы?
— Полагаю, — вступает в разговор Могами, — мистер Хизури имеет в виду, что накал чувств в этой сцене намного выше, чем в уже отснятом материале.
Судя по виду, Кристофер Росс по-прежнему не понимает в чем проблема.
— Это будет выглядеть нелогично, — припечатывает Куон.
— А, вы об этом! — облегченно восклицает сценарист. — Да, мы уже начали готовить дополнительные сцены и менять некоторые уже отснятые, чтобы подвести сюжет именно к такой развязке.
— И мы снова возвращаемся к первому вопросу. Кажется, мы и так уже слишком задержали миз Могами. А ведь ее ещё ждёт работа на родине. Так что, я считаю, целесообразнее оставить сценарий неизменным.
— Вы правы, мистер Хизури, — уголок рта Куона дергается в слабом подобии на его обычную издевательскую усмешку. — Однако, я действительно считаю, что новая сцена украсит фильм намного больше, — Кёко прямо смотрит в непроницаемые зеленые глаза напротив. — Если вы, конечно, не против сыграть ее.
Ни одна эмоция не отражается на его лице. Закрытый на все возможные замки, скрытый за всеми своими масками, зажатый в тиски железного самоконтроля, он долго не отводит от неё взгляда. Наконец он чуть наклоняет голову на бок и отвечает:
— Если это, действительно, то, чего вы хотите.
Кёко медленно кивает. Когда молчание затягивается, режиссёр прочищает горло, привлекая внимание актёров:
— Тогда раз все согласны, и погода позволяет, предлагаю отснять ее сегодня.
Актеры встают и, не говоря друг другу ни слова, расходятся по своим гримёркам.
Всю съемочную технику спешно перевозят в павильон, имитирующий парк, ведь именно в парке, в котором главные герои впервые встретились, Алан, стоя под проливным дождем, должен признаться Джейн. В рекордные сроки найдены дождевые установки, вся съемочная группа суетится, подготавливая новую площадку к работе, пока хмурое, затянутое тучами небо не распогодилось.
— По местам. Камера мотор.
Джейн бредёт по парку, в котором Алан обещал всегда быть рядом, не замечая начинающийся дождь. Только что она узнала, что у него, оказывается, есть невеста, и сегодня должна состояться их свадьба. Дождь усиливается, но Джейн все равно.
— Джейн? Джейн, это ты? — голос любимого вырывает ее из кокона отстраненности, в который она себя загнала, чтобы не чувствовать, как ее душа бьется в агонии.
Девушка оборачивается и натыкается на взгляд Алана полный боли и сожаления. Отвращения к себе.
Кёко качает головой. Нет. Не Алана. Куона.
— Что ты здесь делаешь? — голос Джейн на удивление спокоен. — Разве ты не должен вести свою невесту к алтарю?
— Послушай, пожалуйста послушай! Я могу тебе все объяснить, — Алан протягивает руку, пытаясь дотронуться, успокоить, но Джейн отшатывается от него, смотрит с ненавистью и презрением.
— Ты лгал мне! Ты все это чертово время лгал мне! — кричит Джейн.
По щекам Кеко текут слезы вперемешку с искусственным дождем, но она истерически смеётся и добавляет: - Я чувствовала себя такой дурой.
— Джейн, пожалуйста! Я знаю, что должен был сказать раньше! — в глазах напротив столько вины, что Кёко с лёгкостью понимает, это тоже Куон. — Но это был самый лучший, самый быстрый способ узнать всю необходимую мне информацию! После этого дела я собирался уволиться и найти более спокойную работу! Я не собирался жениться на ней!
Джейн холодно улыбается.
— Так это была все лишь работа?
— Да.
— Боже. А я ведь даже не знаю, кем ты работаешь. Может поделишься наконец?
— Производственный шпион, — голос Алана тих и безжизненен.
Джейн почти сгибается пополам от хохота.
— Серьёзно? Производственный шпион? Прям как в фильмах? Крадешь информацию, разрушаешь чужую карьеру, а может и целую жизнь! И после этого, ты хочешь моего доверия? Хочешь, чтобы я верила твоим словам?! После того как обнимал ее, целовал. Спал с ней, да? — последняя фраза — как квинтэссенция боли Кёко и Джейн.
Алан опускает голову и сжимает руки так что белеют костяшки пальцев.
— Прости меня…
— Да пошёл ты к черту! Видеть тебя не хочу! — кричит Джейн и срывается с места.
Прочь из этого проклятого парка. Прочь от человека, который так быстро и бескомпромиссно занял все ее сердце. Прочь. Но Алан догоняет ее у выхода, хватает ее ладонь, разворачивает к себе, до боли сжимает руками плечи, впечатывая ее спину в кованую ограду.
— А теперь ты выслушаешь меня! Да, это была моя работа. Да, мне приходилось обнимать ее. Мне приходилось целовать ее. Но я никогда не спал с ней. Да, я был чудовищно не прав, когда согласился на это. Но за этот месяц я понял, что не могу без тебя! — Куон ловит ее взгляд и снова снимает маску, позволяя Кёко увидеть себя настоящего. В его глазах любовь и отчаянная надежда. — Я так сильно люблю тебя. Так чертовски люблю, — Куон обессиленно кладёт голову на ее плечо, в его голосе смиренная покорность. — Я умираю без тебя…
По сценарию Джейн не может простить Алана, поэтому отталкивает его и уходит, скрываясь за пеленой дождя. Но Кёко впервые плевать на сценарий. Она скользит руками по его плечам, сжимает воротник рубашки и слегка толкает, заставляя отстраниться. Ловит взгляд Куона и резко притягивает обратно, прижимаясь к его губам в яростном поцелуе. В его глазах ослепительное, безграничное счастье.
— Никогда больше не смей оставлять меня.
Его губы растягиваются в блаженной ангельской улыбке и Кёко шипит:
— И не смей так улыбаться никому кроме меня!
Куон смеётся легко и восторженно и целует её. Трепетно. Нежно. Головокружительно.
— Мы уходим, — он жарко выдыхает ей на ухо, а когда Кёко пытается протестовать, просто закидывает ее на плечо и несёт к выходу.
— Стив, в машину, быстро.
Его менеджер трясётся от страха, но послушно выбегает из павильона. Члены съёмочной группы пытаются остановить Куона, но один его взгляд пригвождает их к месту. Кёко смеётся и легонько колотит кулачками по его спине.
— Опусти меня на землю, варвар.
— Ни за что, — Кёко не видит его лица, но уверена, что он улыбается.
Они останавливаются возле чёрной наглухо затонированной машины. Куон бережно устраивает ее на заднем сиденье и садится рядом.
— Стив, за руль, — рявкает он на мешкающего менеджера, но тот продолжает топтаться возле открытой пассажирской двери.
— Мистер Грин, я думаю, вам лучше послушаться Куона. Если вы, конечно, не хотите потом оплачивать его штрафы.
Стивен тяжело вздыхает и все же садиться за руль, вопросительно поглядывая в зеркало заднего вида.
— Домой.
Машина плавно трогается с места и медленно набирает скорость. Стив слишком сильно сжимает руль и пытается представить, чем его подопечному грозит похищение японской звезды. А если она ещё и заявит, что Хизури удерживал ее силой, а он - Стивен Грин поспособствовал этому, скандал будет оглушительный. Репортеры, как пить дай, приплетут сюда международные отношения, да и Лори Такарада так просто этого не оставит. Им от такого вовек не отмыться. Хотя язык у этого бабника подвешен что надо, может ещё и отвертится. Завернет что-нибудь типа языкового барьера и фатального недопонимания. Глядишь и прокатит. Хотя она не кричала и не вырывалась. И, вообще, вела себя слишком спокойно для похищенной против воли. Стив кидает взгляд на пассажиров и не верит своим глазам. Этот циничный плейбой, ластится, словно кот, к маленькой японке, целует ее ладони, обхватывает губами тонкие пальцы. Стив приходит в себя от нетерпеливого гудка клаксона сзади.
— Прости меня. Я клинический идиот.
— Угу.
— Я люблю тебя.
Ответа Стивен не слышит и, не выдерживая, снова смотрит в зеркало заднего вида. Японка прижимается к груди его подопечного, а последний сияет совершенно глупой улыбкой влюблённого по уши человека. Единственное логичное предположение, которое могло бы объяснить нынешнее поведение актера, настолько не вписывается в его привычный образ, что никак не хочет укладываться в голове Грина.
Потому что единственные отношения, которые признает Куон Хизури - это отношения на одну ночь.
Потому что Куон Хизури никогда никому не говорил о любви вне съёмочной площадки.
Потому что Куон Хизури никогда не воровал актрис прямо во время съёмок и, тем более, никогда не привозил домой ни одну из своих женщин.
Потому что ни одна его женщина не была похожа на Могами Кёко.
Разговор на заднем сидении набирает громкость, и Стив против воли прислушивается.
— Дай телефон, я хоть режиссеру позвоню, скажу, что со мной все в порядке. А то ты выглядел слишком устрашающе.
— Не-а. Сегодня и завтра ты только моя. Никаких режиссеров. Кстати, — голос Куона приобретает угрожающие нотки, — что насчёт Фувы?
Могами Кёко тяжело вздыхает. Сидения скрипят.
— Мы просто друзья, — наверно, именно таким спокойным и ласковым тоном говорят с душевнобольными и неуравновешенными людьми.
Пауза затягивается, и Стив украдкой смотрит назад. Японка сидит на коленях Куона и держит его лицо в своих ладонях.
— Единственный, кого я когда-либо любила по-настоящему, это ты.
— Ты любила не меня, — яростное отчаяние наполняет голос актера. — Да и сейчас…
Но Могами прижимает палец к его губам, не давая закончить.
— Я слишком часто видела тебя. Такого тебя. Так что это всегда был ты.
Куон обвивает ее тело руками, прижимая к себе настолько близко, насколько позволяет их поза и пространство автомобиля. И в этом жесте столько благодарности, столько благоговейной нежности, что Стиву неловко и стыдно, почти как в детстве, когда смотришь с родителями фильм, а там попадается откровенная сцена, и ты сидишь, каменным изваянием, поглядывая то на родителей, то на происходящее на экране, и мучительно краснеешь.
Остаток дороги актеры молчат, и Стивен больше не рискует оглядываться назад. И только когда машина останавливается у чёрного входа в элитную высотку, где на последнем этаже находятся апартаменты Хизури, менеджер опасливо оборачивается. Японка по-прежнему сидит в кольце рук его подопечного, но между ними больше нет той интимной атмосферы, которую так случайно подсмотрел Грин.
— Стив, в багажнике должна быть толстовка, посмотри.
Менеджер послушно обходит машину, в багажнике действительно лежит сумка с вещами, среди которых и находится чёрная толстовка. Куон натягивает ее на Могами, и это простое действие становится для Стивена ещё одним подтверждением невероятного вывода, в который ему так трудно поверить.
Потому что Куон Хизури никогда не помогал женщинам одеваться.
— Мистер Грин, не могли бы вы вернуться и передать моему менеджеру и режиссёру, что завтра мы будем на площадке.
— Послезавтра, — вставляет Куон.
Могами смотрит на него неодобрительно и с нажимом повторяет.
— Завтра.
Хизури обреченно вздыхает.
— Хорошо. Но не раньше двух, — актриса пытается возмущаться, но Куон не даёт ей вставить и слова. — Потому что, во-первых, им надо время переписать сценарий. А во-вторых, я не собираюсь выпускать тебя из спальни всю ночь.
Японка краснеет и Куон, легко чмокнув ее в нос, натягивает ей на голову капюшон. Они выходят из машины, и Стив отмечает, как легко и естественно переплетаются их пальцы, словно они делают так каждый день. Когда актеры скрываются в здании, Грин снова садится за руль и направляется обратно на съемочную площадку.
Вопреки опасениям Стивена, на площадке царит достаточно мирная атмосфера. На него никто не кидается с кулаками, не грозится засудить или хотя бы вызвать полицию. Грин отзывает в сторону Николаса Райта и менеджера Могами и честно передаёт слова актрисы, что с ней все в порядке, и она вместе с его подопечным появятся на площадке завтра в два часа дня. Режиссёр облегченно кивает и тут же возвращается обратно к камерам, где до этого живо что-то обсуждал со сценаристом. Минамори Саяко, кажется так зовут менеджера японской актрисы, только недовольно поджимает губы.
— Простите, но я думал, вы будете более… - Стив неопределенно машет рукой, отчаявшись подобрать подходящее слово.
Минамори кидает на него убийственный взгляд.
— Я в бешенстве.
Второй помощник режиссёра, добродушно посмеиваясь, вклинивается в их разговор:
— О да, ты бы видел, что миз Минамори тут устроила! Забрала у всех телефоны, грозилась судом и всеми земными карами. Потребовала, чтобы ни один слух об этом инциденте не проник в СМИ. В общем, построила нас всех так, что мы по струнке ходили и слово сказать боялись без ее разрешения. Настоящая валькирия!
Саяко на сомнительные комплименты только поморщилась. На самом деле, ей было ужасно стыдно за своё поведение, но когда она вернулась на площадку после небольшой отлучки и узнала, что этот мерзавец, каким-то чудом попавший в большое кино, нагло украл ее подопечную прямо со съёмочной площадки, она пришла в неистовство.
Грин ещё раз оглядел обычный рабочий хаос и все же с сомнением протянул:
— Однако все довольно спокойно себя ведут…
Саяко скривилась ещё сильнее, вспоминая как металась по площадке и рычала на всех, словно фурия, но так и не смогла добиться внятного ответа, что произошло за те несколько минут, пока она отсутствовала. Точнее, что произошло - было ясно. Этот проходимец прямо во время съёмки взвалил ее подопечную на плечо, словно мешок с ветошью, и куда-то утащил. Неизвестным оставалось почему он это сделал и главное, где ей теперь искать Могами-сан. Тогда Саяко в отчаянии позвонила Фуве Шо. Сбивчиво объяснив ситуацию, она застыла, потому что его реакция шокировала ее до крайности.
— Успокойся, Сая-чан. Уверен, что он не смог бы увести Кёко против ее воли.
На робкие попытки Минамори возразить, певец только рассмеялся и совершенно серьёзно ответил:
— Поверь, Сая-чан, с этим человеком Кёко в полной безопасности. Если хочешь, можешь позвонить Такараде и спросить ещё и у него, но я бы не советовал этого делать. По крайней мере, пока не поговоришь с Кёко.
Ещё раз прокрутив в голове разговор с Фувой-саном, Саяко неохотно буркнула:
— Из достоверного источника мне стало известно, что Могами-сан ничего не угрожает.
Все больше фактов указывало на то, что известный американский актёр Куон Хизури и звезда японского шоу-бизнеса Могами Кёко, по официальным данным, никогда ранее не пересекавшиеся, на самом деле очень хорошо знают друг друга. «И более того, взаимно влюблены» — Стивен наконец-то, признал очевидное. А раз так, ссориться ни с самой актрисой, ни с ее менеджером ему было не с руки.
— Миз Минамори, возможно, я лезу не в своё дело, но миз Могами уехала совсем без вещей и…
Глаза Саяко в ужасе округляются.
— О, Ками-сама, она же даже не переоделась! — вряд ли эта фраза предназначалась Стиву, но он услышал. А вот горящий яростью взгляд, это точно для него.
— Вы! - японка почти шипит и бесцеремонно тыкает в его грудь указательным пальцем с такой силой, словно пытаясь проткнуть ее насквозь. — Вы немедленно отвезёте ей вещи!
— Простите, но это не самая лучшая идея, — Грин аккуратно убирает палец Минамори подальше от себя.
— Почему это?
— Думаю, сейчас они немного заняты, — Саяко сдавленно выдыхает, и Стивен спешит ее успокоить, — но я могу забрать все необходимое завтра и привезти ей. Скажем часов в двенадцать? Тогда к двум они как раз должны успеть на площадку.
— Хорошо, — Минамори достаёт свою визитку и на обратной стороне пишет название отеля. — И только посмейте не приехать.
— Это не в моих интересах, — отвечает Стив, пряча визитку в нагрудный карман.
|
