После боли (завершен)

=Selena=

Название: После боли
Автор: Selena
Пейринг: Кеко / Рен
Жанр: Романтика, воспоминания
Размер: мини
Описание: Что может измениться, когда в жизнь врезается боль

Боль ворвалась в тело привычной иглой, холодной и почти уже не осязаемой на фоне всего того, что ей пришлось пережить за последние несколько… чего?.. Дней? Недель? Счет времени давно был потерян, равно как и очертания происходящего вокруг, все, как одно, напоминающие теперь лишь яркие размытые пятна, разные по размерам и расцветке, но увы, упорно не желающие преобразовываться в нечто конкретное. Одно из пятен появлялось намного чаще других, крупное и, чаще всего, темных оттенков, и надолго задерживалось рядом, изредка перемещаясь и как будто опасливо замирая, боясь потревожить. От пятна, именно от этого, ни от каких больше, веяло теплом.

Звуков не было. Ни звука, ни четкого осознания того, что же именно тогда произошло – лишь тепло, почти ощутимым потоком струящееся сквозь холодные пальцы и время от времени перемешивающееся со странным ощущением вины и какого-то липкого чужого страха, вливающегося в «течение». Потом ее пальцы вздрагивали, и страх пропадал, оставляя все тот же искрящийся внутренний свет и робкую радость.

Хватит…

Хватит воспоминаний, боли – хотя, боль еще будет, будет долго, все так же приходя по ночам, но чаще – днем, когда заботливая медсестра не придет поставить обезболивающий укол – «хватит, пора привыкать жить без лекарства. Вам ведь скоро на выписку…»

Скоро. Ага, как же…

Мотнув головой, Кеко осторожно пошевелила пальцами и медленно, с натугой села, опираясь на здоровую руку. Вторая мгновенно отозвалась острым импульсом, как всегда было при смене положения, и заныла, вяло напоминая о себе тяжестью гипса. Такая тяжесть была давно уже много где, разве что голова и несколько частей тела чудом остались целы – хотя, про голову-то она как раз зря, голове в некотором смысле досталось больше всего. Плохо срасталась сломанная рука…

Когда последовал удар, Кеко не успела даже понять, что произошло, не то, что как-то сориентироваться и среагировать. Толчок, затем резкий рывок – жалко, конечно, Принцессу-розу, ну да Бог с ней – и падение, оглушающее до звона ушах и отчаянного, стремительного всплеска мгновенной всепоглощающей боли, когда все существо буквально раскрошилось о безжалостную преграду, перемалываясь между гигантскими шестернями (так, по крайней мере, актрисе долго казалось). Рен говорил, что ее сначала ударило о столб, а потом уже была машина… Казалось, что наоборот, хотя какая, в принципе, разница?.. Если что так, что эдак – все равно здесь…

А потом, после удара – пустота. Колючая, звенящая, злая. И боль. Очень, очень много боли.

То, что это именно Его тепло, именно Цуруги, она не осознавала очень долго, хотя и тянулась к нему почти подсознательно, хоть немного, но пытаясь отвечать на прикосновения, дрожащими пальцами зажимая горячие искорки добра – получалось плохо, пальцы не слушались, но Кеко старалась, как могла. Иногда по щекам текла влага, и пятно, которое никак не удавалось разглядеть, ласково стирало соленые капли, и тогда от него снова веяло болью и горечью – его собственной, клубящейся где-то за гранью девичьего восприятия. То, что это была Его боль на ее слезы, Кеко не ощущала, как порой попросту не осязала своего тела (так казалось), но эти наполненные вихри чувствовала. И старалась успокоить, как могла…

Конечно, его поймали, того вора. Наркотики, ломка – то, что превращает человека в нелюдь, делает его безумным, лишает сил жить и, наоборот, придает какой-то не человеческий стимул бороться за существование, не осознавая, кому и как при этом придется принести боль. Именно поэтому, наверное, сама она, Кеко, сейчас здесь, на больничной койке, а ее сумка где-то там, на дне реки. Или ее унесло течением, когда тот сбросил с моста улику? И там же, на дне – Принцесса-роза…

При воспоминании о заветном кулоне глаза защипало так, что пришлось поспешно смаргивать – иначе, веки опять будут красными, а Рен уже скоро придет и обязательно все увидит и поймет. А расстраивать его нельзя, и так уже переволновался сверх меры. В руки перекочевал телефон, и девушка, одним движением выйдя на рабочий стол нового смартфона – старая «раскладушка», как и ключи с кошельком, давно покоилась в речных водах – с невольной улыбкой погладила пальцем улыбающееся лицо красавца-брюнета с затягивающим, как стальной водоворот, взглядом. Зеленый цвет глаз ему тоже идет, но и вот так, в линзах, тоже красиво. Очень… И говорила же, что не надо покупать такой дорогой телефон!.. А он – «это не я, Это Такарада. Лучшей актрисе агентства положен хороший мобильный». Врун… И про мобильный, и про… хорошую актрису. Что он, что президент. Одно слово, родственники…

Губы раздвинула легкая улыбка, совсем не соответствующая внутреннему ворчанию. Лучшая актриса… Переломы, синяки, ссадины и еще полный набор всего, благо, хоть зубы целы. А ведь могли бы быть и не целыми… «Могами-сан, улыбнитесь!» Кеко невольно хмыкнула. Ничего, верно Рен говорит – все заживет…

Вчера приходил папа.

Тогда, после нападения, он тоже приходил, но Кеко его не видела – она вообще никого не видела тогда, с трудом удерживая сознание на грани спасительного забытья. Здесь, именно здесь, ее кто-то ждал, и она шла к нему, к этому теплу, спасительному и родному – пока, наконец, полностью не окунулась в боль и страх. Не свой, Его… Ну и пусть. Все рано это лучше, чем темнота и пустота.

Интересно, скоро Рен придет? Рен говорил, что работать будет до семи, а сейчас уже… (актриса мельком глянула в телефон) почти половина восьмого. Ну да, пока закончит, пока доедет… И еще подарок этот, вчерашний… Зачем? «Хочу, - говорит, - чтобы не грустила…»

Не грустила… Пальцы нежно погладили тонкую цепочку с аккуратным кулоном – переплетение тонких ажурных стальных «нитей», настолько искусное, что кажется, как будто это и не метал вовсе, и между ними она – яркая багровая капля, всеми оттенками алого пропускающая сквозь себя скудный больничный свет. А каким ему еще быть, если только после операции и глаза еще мало привыкли к яркому свету, хотя уже различают предметы и людей в такой вот приятной полумгле…

Снова погладив украшение, Кеко спрятала подарок под пижамную рубаху – наверное, выбился наружу во время сна – и вздохнула. И не объяснишь ведь, что кулон этот – красивый, но другой, чужой, а тот, особенный, где-то глубоко так и хранит в себе то, первое ощущение чуда – и первый подарок от самого близкого, самого дорого ей человека.

Она возвращалась долго и страшно, раз за разом проходя одни и те же круги удушающей пустоты и дикого, до спазма в пустеющих легких, страха того, что не сможет вернуться. Но тот, кто был на другой стороне, звал, не давая осесть на самое дно этого страшного тягучего омута, просил, приказывал – и она подчинялась, кое-как держась на зыбкой поверхности, снова и снова открывая глаза – почти не видящие, но живые – и опять осторожно сжимала пальчики, показывая, что здесь и чувствует. Тепло на пальцах податливо сжималось в ответ…

Иногда ощущения пропадали. Не только некоторые – вообще все. И тогда Кеко как будто плыла в непонятном, но тихом потоке благоговейной пустоты, не видя, не слыша и не обоняя, словно растворяясь от приступов и неосознанно отдыхая от того, что то и дело терзало там, за пределами такого «сна». Потом отдых неизменно заканчивался, и вместе с ним возвращалась боль, все так же неся с тобой тепло того, кто стоял за ней. И Кеко ждала, верила…

- Да? – Имя любимого, высветившееся на дисплее внезапно ожившего мобильного, заставило сердце вспорхнуть взволнованной птичкой и радостно заметаться, теплым комочком тычась в ребра. Вроде бы и привыкла к звонкам, а все равно… - Привет… Нет, не разбудил. Хорошо, что закончил…

Пауза – Рен торопливо говорит, она слушает и постепенно хмурится. Что за мужчина! Как ребенок, ей-Богу… Ну, вот выйдет из она больницы, сразу займется… воспитанием!..

- … Рен, ну какая клубника, а?! Нет, не надо… Яширо-сан там? А, домой… Ну, значит, сама позвоню… Как это «не надо»?! Надо! Он же по моей просьбе тебе бенто покупал! Было же? Ну вот… И куда, на выброс опять?.. Нет, вечером надо есть свежее, а не вчерашнее. Ладно, пока… Приедешь, поговорим…

Завершив вызов, Кеко еще пару минут притворно дулась, разглядывая на пальце серебристый ободок с фиолетовым камнем – такие споры повторялись каждый вечер с небольшими изменениями, но Рен потом все равно приезжал, привозя с собой то корзину фруктов, то лукошко с клубникой, то спелый большой ананас. Кеко ворчала для порядка, но все равно ела, и притворное противоречие заканчивалось там же, где начиналось. А потом, когда губы становились сладкими от сока, а сердце пустело от радости, он подсаживался ближе и бережно, как в первый раз, начинал ее целовать, так смущающе, трепетно слизывая губами невидимые капли сока с припухших губ… Будда, даже вспоминать об этом нельзя!.. Щеки мгновенно вспыхивают алым, а в теле разливается привычная ватная слабость и странное, пока еще мало знакомое ощущение тягучего жара, словно вместо крови у нее – расплавленный металл…

Вскинув голову, Кеко торопливо помотала ей, отгоняя видение – предательский жар от неуемной фантазии неумолимо начинал растекаться по телу – и, с излишней сосредоточенностью зарывшись в телефон, принялась снова пересматривать фотографии жениха...