Название: Заколдованный принц (Завершен)
Автор: Latgalka (я:)
Права: Накамуре.
Размер: мини
Пейринг: Рейно / Мария
Жанр: ООС, мистика, романтика
Размещение: с согласия автора.
От автора: Если честно, не была уверена, что это можно выкладывать, как самостоятельный фик. Потому что слишком много причинно-следственных связей с «Есть ли жизнь после свадьбы» (даже некоторые кажущиеся мелочи являются не фоном, а несут смысл: например куст камелии у которого пара встретилась или мягкая игрушка в студии).
Но после завораживающего фика FREYA
viewtopic.php?f=19&t=2689 захотелось показать свой отличающийся взгляд на те же самые события.
И ах да! первая встреча Рейно и Марии - девочке уже 12, то есть спустя 4 года после манги.Вдохновившая картинка:
Наверное, моё детство можно было назвать счастливым. Сколько помню себя, рядом всегда находилась мама. А ещё помню много света и музыки вокруг.
Музыка была везде и во всём. Перед сном, когда мама тихонько напевала мне колыбельные. В мамином звонком смехе, когда я забирался к ней на колени и начинал её щекотать. И ещё музыка жила в её пальцах, легко порхающих над клавиатурой старинного рояля.
Когда я, совсем ещё крохой, неловко учился играть свои самые первые пьесы, мама улыбалась и говорила: «Рейно, малыш, любую, даже самую простую мелодию надо чувствовать сердцем, потому что музыка – это страсть, это жизнь, это воздух, которым мы дышим."
И я послушно представлял, что в моей ладошке находится маленькое яблочко, ставил неловкие пальчики на белые клавиши, выпрямлял плечи… и расстроено слушал нежный мамин голос: «Ну что ты малыш, разве ты не слышишь? Это же очень грустная песенка – мишка потерялся. Эту мелодию надо играть не аллегро, а плавно и очень печально. Я старался слушать маму и даже очень-очень пытался представить эту нелепую плюшевую игрушку, пылящуюся в углу, а за окном ярко светило солнце, шумело море и хотелось гулять…
Мне было восемь. Я не помню, а возможно и не знал никогда, куда мы ехали в ту душную летнюю ночь. Помню только, что мама вдруг судорожно вздохнула и съехала на обочину, заглушив машину. Я закапризничал было, но потом увидел мамино лицо. Совсем белое, с бисеринками пота на лбу и над верхней губой. Она прижимала руку к груди и испуганно смотрела на меня.
- Мама? Ты чего? – пролепетал я, заражаясь страхом в её глазах.
- Не знаю. Почему-то больно в груди и очень холодно. Холодно, - повторила она, и глаза её закрылись.
И когда я, обессилевший от крика и слёз, забился в комочек, запертый в машине рядом с телом своей матери, тогда я и увидел в первый раз призрака. Хотя нет, сначала всё-таки услышал.
- Прости меня малыш, - прошелестел печальный и такой до боли знакомый голос.
Говорят, что человек становится призраком, если у него остаются незаконченные дела. Кто знает, может и так. И я был тем самым незавершенным делом своей матери.
Потом спасатели удивлялись этому спокойному маленькому мальчику с необыкновенными фиолетовыми глазами, больше похожему на куколку в своих коротких шортиках и чёрном галстуке бабочкой на белой рубашке. Который сам смог открыть машину, найти телефон-автомат и дозвониться до службы спасения. Который бесстрастно сообщил о несчастье и точно указал место своего нахождения. И когда этот за одну ночь поседевший малыш серьёзно отвечал, что всему этому его научила мама, люди говорили, что ему просто пришлось слишком рано повзрослеть.
Они были не правы тогда, потому что в ту ночь я не повзрослел. В ту ночь я умер.
Как это ни странно звучит, но убил меня поцелуй мамы. Мамы, которая усилием воли смогла за те секунды жизни, что ей оставались, спасти жизнь мне, остановив машину. Мамы, которая даже не смогла уйти в посмертие, не убедившись, что помощь ко мне уже едет. Мамы, которая поддерживала меня всё время до приезда спасателей, утешая и давая последние напутствия на мою дальнейшую жизнь.
Наверное, я сам причина всему, что произошло. Но ведь я был совсем ещё ребенком.
Говорят, с призраками нельзя спорить, потому что тогда они могут своим проклятием заставить вас сделать то, от чего вы отказываетесь. А я отказывался.
Я плакал и говорил, что мама глупая. Что она не должна бросать меня. Что я не хочу жить без неё. И уж точно, без неё никогда не смогу быть счастлив. И музыка без мамы мне не нужна. И лучше я тоже умру. А она всё твердила, что я должен хорошо учиться в школе и не бросать музыку, что у меня талант...
Думаю, мама тоже этого не хотела. Она ведь была очень неопытным призраком. Потому что опытные призраки не плачут, не смотрят с такой грустью и нежностью и не целуют на прощание детские глаза, исчезая навсегда. Только с её поцелуем мир выцвел. Из него ушли все краски и всё тепло. Волосы побелели, а глаза поменяли свой цвет. И именно тогда я перестал бояться смерти. Те, кто уже умерли, смерти не боятся.
Меня забрала к себе бабушка. Строгая и холодная с подчинёнными, рядом со мной она оттаивала. Всё время пыталась накормить меня сладостями или убеждала пойти поиграть с другими детьми. А потом, так и не добившись своего, украдкой вытирала слёзы, слушая мою игру на рояле. Откуда ей было знать, что только музыка позволяла мне не замёрзнуть навсегда. И пусть чаще всего она была печальной, а то и вовсе мрачной, пусть она почти не давала красок моей жизни, но она позволяла мне дышать.
Шли годы. Призрака мамы я больше не видел, но иногда встречал призраки других людей. Когда я стал старше, то узнал от них, что, сама того не желая, своими слезами и прощальным поцелуем, мама закрепила свою просьбу. И полнота жизни не вернется, пока я не исполню всё, что она хотела. Но вот только вспомнить всё, о чём она просила, у меня никак не получалось.
Я с отличием окончил старшую школу и поступил в консерваторию. Музыка всё так же дарила мне свою болезненную иллюзию жизни, когда я встретил Мироку. И тогда мир неуловимо начал меняться. В большом, грязном гараже, где было совсем не место для таких «приличных молодых дарований», как мы, я вдруг услышал другую музыку. И увидел другого Мироку. Не того воспитанного юношу со скрипкой и смычком в трепетных пальцах, а отвязного парня за ударной установкой и с дьявольской улыбкой. В тот день я не играл. Это потом я освоил и гитару, и синтезатор, но в тот день я восхищённо впитывал в себя ощущение ни на что не похожей, новой для меня музыки.
Через два года мы оба бросили консерваторию. Мы творили, пробовали новое. Как-то Мироку сказал, что мелодия, которую я наигрывал, задумавшись, кажется ему потусторонней. И я рассказал ему свою историю. Он убедил меня написать на эту мелодию песню и больше не рассказывать никому того, что он услышал от меня. Ни о том, что я могу говорить с призраками, ни о том, что могу заглядывать в прошлое людей и касаться дУхов.
Спустя ещё полгода к Мироку присоединились Киора, Дасуку и Шизуру. Они стали группой. Та самая мелодия после аранжировки Мироку стала хитом и их визитной карточкой. Я по-прежнему общался с Мироку, порой писал песни для них и почти ежедневно участвовал в репетициях, но выступать вместе мне не хотелось.
Всё чаще наваливалась глухая тоска. И даже музыка почти перестала давать спасение. Я задыхался, не зная от чего.
В один из таких дней я слонялся по улице и наткнулся на похоронное бюро. Неуловимый аромат смерти привлёк меня. В тесном сумрачном фойе меня встретил призрак пожилого гайдзина. Не знаю, что он делал там, но в ответ на его поклон, я кивнул в ответ и не стал отвечать на суматошное приветствие вышедшего мне навстречу хозяина.
Когда на следующий день Мироку, зайдя ко мне в комнату, увидел меня лежащим в гробу, окружённым одурманивающе пахнущими белыми розами, он присел на кровать и долго сидел рядом, задумавшись.
Спустя ещё пару дней он принёс записи Фувы Шо…
Работа в качестве полноценного участника группы на какое-то время увлекла меня. Мироку придумал действительно забавную цель для моего дальнейшего существования. Музыка Шо нравилась мне и, придумывая новые аранжировки, я снова ощущал причастность к жизни, к таким ярким, хоть и чужим эмоциям. Наша затея заходила всё дальше и дальше, становясь всё более рискованной и жестокой.
А потом я увидел в клипе Фувы её. Своего тёмного ангела. Её сильная аура очаровала меня.
Правда, когда я встретился с ней в жизни в первый раз, она показалась мне совсем неинтересной обычной девчонкой. Но почти сразу я с удивлением понял, что она, в отличии от большинства людей, чувствует тот холод, в котором я существую, и он замораживает и парализует её.
Игра с Шо вдруг начала менять своё направление.
***
Уже не помню, что я сказал ей тогда в лесу. Там, в Каруидзаве. Наверно, что-то про Шо, ведь я считал Кёко его девушкой. Да, что-то про Шо. И вот тогда я впервые за столько лет ощутил тепло. Она пылала ненавистью к Фуве так, что меня обжигало этим тёмным пламенем. Я вдыхал её гнев и с восторженностью новообращённого дикаря преклонялся перед её яростью. Мне казалось, что ещё немного, и я, наконец, увижу мир в цвете.
Кажется, я сказал, что хочу, чтобы она так ненавидела меня, а не Фуву Шо.
Шо как-то сразу стал неинтересен.
Этот придурок избил меня. Я никогда бы не причинил боли Мио. Всё это только слова. Я хотел, чтобы она пылала по отношению ко мне. Для меня. Чтобы жила мной, а не Фувой. Поэтому я и сказал ей всё это.
Я так устал жить в холодном сером мире.
***
Мироку сказал, что если я влюбился, то должен ухаживать за Мио, как за девушкой, а не валять дурака. Я пытаюсь. Только она опять выглядит, как скучная школьница. Я сказал, что восхищаюсь Мио, но это почему-то обидело Могами.
Но мне теплее, когда она рядом. А ещё она может видеть духов и даже создавать своих. Жаль, что она так остро чувствует мой холод.
Не буду часто надоедать ей. Только тогда, когда будет становиться совсем плохо.
Жаль, что я не могу вспомнить пожелание мамы. Кто знает, может, если бы холод ушёл, то Кёко уже не отталкивала бы меня. Что же мама всё-таки хотела? Тогда это что-то показалось мне совсем не важным и неинтересным. Школу закончил, это она точно просила. Музыкой занимаюсь, это даже доставляет удовольствие, но она позволяет существовать, а не жить. Какое-то подобие жизни возникает, только когда я рядом с Кёко.
У неё чудесные дУхи-демоны. Я поймал её малышку-печаль – она прелестна. Правда, мой тёмный ангел расстроилась, когда увидела свою замёрзшую маленькую копию на брелке мобильного. Отдам, конечно, но зато я уговорил Могами сделать мне шоколад на Валентинов день. Мироку говорит, что любовь согревает. Значит и шоколад любви в этот день должен быть особенным.
Обычный шоколад. Сладко, но не более того. И надпись глупая. Что за удовольствие звать меня Биглем? У меня имя есть. И я не демон.
У меня появился сильный соперник. Картины его прошлого, мелькнувшие перед глазами, ужаснули. Только раз случайно прикоснувшись к нему, я чуть не сгорел от боли. Я не боюсь смерти, но боль мне страшна. Кажется, я сказал это вслух. Мне хочется защитить Кёко. Я предостерег её, но она не слушает и спорит. Как эта девочка может бояться моего холода и не бояться его боли? Как? Она же не может не чувствовать? Она, которая ощущает моё присутствие за сто шагов?
***
Кёко! Я хочу просто быть рядом! Разве я хоть раз обидел тебя после Каруидзавы? Для чего эти сражения?
***
Я больше не смогу видеть Кёко. Даже изредка. Она всё-таки научилась защищаться от холода, но теперь она жена другого и, кажется, она вылечила его от той боли.
Почему его, а не меня?
Очень холодно и серо.
***
Звонила бабушка. Говорит, что к ней приезжал какой-то великий японский продюсер. Лично. Расспрашивал про меня и хочет работать со мной. Да пошёл он к чёртовой бабушке.
Приходил Мироку. Просит вернуться в группу и подписать контракт на шесть лет. Говорит, что условия просто волшебные – своя студия, организация концертов и гастролей. От нас требуется только музыка и стандартный процент агентству с доходов. Что-то ещё там было мелким шрифтом, но Мироку читал и говорит ничего особенного – два дня в неделю один из участников группы на выбор агентства выполняет какие-то работы в каком-то отделении.
***
Музыка – это воздух, которым я дышу. Оказывается, никто и не сомневался, что я вернусь в группу.
***
Отделение называется «Люби меня». Киора и Дасука ржут, как кони.
Шизуру в первый же день своей дополнительной нагрузки влюбился в Амамию Чиори, которой отвозил какие-то бумаги. У той важные съёмки и встречаться с ним она не желает. Этот ненормальный настаивает, что хочет и дальше выполнять поручения в «ЛМ» в роли курьера для Амамии.
Похоже, влюбившись, Шизуру перестал быть интересен для этого отдела. Президент Такарада ставит психологические опыты на людях?
***
Вот уже три месяца мы играем в новой студии. Все ребята уже встречались с Такарадой Лори и выполняли какие-то его поручения. Меня работой в дурацком отделе пока не нагружают, да и в студии особо не напрягаюсь, только наигрываю иногда что-нибудь на синтезаторе. Не написал ни одной новой песни. Мироку безуспешно пытается перерабатывать мои наигрыши во что-нибудь путное.
Выпустили новый альбом. По-моему, слабовато. Но он полностью наш, никакого плагиата, и пару недель мы всё-таки продержались на третьих строчках.
Не хватает вдохновения.
Очень тоскую по Могами.
***
Встречался с Такарадой. Первые минут десять он просто разглядывал меня и не произнёс ни слова.
Молчал в ответ.
Это ужасный человек. Кажется, он может видеть меня насквозь и изучает, как жука, распятого на булавке энтомолога.
Оказывается, он был знаком с мамой и достал где-то её студийные записи.
Полночи слушал классическую музыку в мамином исполнении. В одном месте между пьесами слышен её смех. Наверное, я вернусь в консерваторию и всё-таки закончу образование. Такарада - Великий человек. За такой подарок я даже опыты на себе в отделе «Люби меня» прощу.
***
Я не нянька! С какой вообще стати! Я рок-музыкант! Мне 22 года! С чего вдруг моим поручением стало сопровождение сумасбродной двенадцатилетней девчонки?
Мироку уже встречался с ней и говорит, что она капризна и избалована до крайности. Через час я должен забрать её из оранжереи и отвезти домой. Её что, водитель до порога проводить не может? Нафига там я? Бредовее задания даже представить невозможно.
***
Она вовсе не капризна. На скамейке в оранжерее, напротив цветущего куста камелии, я увидел совсем юного потерянного подростка. Теперь я вспомнил её. Мы виделись в тот день, три месяца назад, когда я потерял Могами. Смешная разгневанная малявка, впервые в жизни создавшая собственных дУхов.
Она тоже помнит меня. И она действительно забавна. Первой и единственной фразой, что я услышал от неё в тот день, стало обещание страшно отомстить за то, что я обижал её подругу. Что я мог ответить? Да и нужен ли ей был мой ответ? Просто сел рядом на скамейку, вытянув ноги. Откинулся на удобную спинку и стал смотреть на облака, проплывающие высоко в небе за стеклянным потолком.
Мы сидели так не меньше получаса, когда я всё-таки решился ответить. Я вовсе не хотел с ней разговаривать, но когда она зябко поёжилась, несмотря на парниковую жару оранжереи, то неуловимо напомнила мне другую. Ту, которая тоже чувствовала мой холод и считала меня демоном из ледяного ада. И тогда я снял с себя косуху, неловко накинул её на ссутулившиеся плечи этой хрупкой девочки и пробормотал чуть слышно: «Мне тоже больно, малышка».
Больше мы не сказали друг другу ни слова. Ни тогда, когда в оранжерею заглянул сбившийся в поисках молодой хозяйки водитель. Ни тогда, когда мы ехали с ней рядом в длинном, похожем на космический корабль лимузине. Ни тогда, когда она, стащив с плеч и сунув мне в руки куртку, заходила в свой роскошный дом.
Но странное дело. Молчание рядом с этой крошкой не было тягостным. Казалось, что рядом затеплился маленький огонёк свечи. Он давал совсем мало света и совсем немного тепла, но даже этого в тот момент было достаточно моей насквозь заледеневшей душе.
В тот вечер я не поехал домой, а попросил отвезти меня в агентство. Зайдя утром в студию, ребята обнаружили меня спящим на узком кожаном диванчике в окружении груды исчерканных нотных листов. Позже Мироку говорил, что именно тогда началось возрождение «Vie Ghoul» и наше новое восхождение на музыкальный Олимп.
***
- Вы меня продали в рабство на шесть лет!
- Да не переживай ты так, Рейно. Осталось всего три года. Когда продлять будем, изменишь этот пункт. Да и то, будь моя воля, я б даже в таком виде этот контракт ещё лет на шестнадцать продлил бы. Условия ведь классные. Благодаря LME, мы уже два года с верхушек хит-парадов не сходим! Фува уже четвертый месяц наглухо второй. Студия просто отпад, не хуже, чем в Каруидзаве и только наша! Никто особо не дёргает, даже консерваторию с тобой закончили!
-Никто не дёргает? А то, что я должен два дня в неделю выполнять их тупые поручения?
-Ну, так ты же после них с таким вдохновением приезжаешь, что раньше и не снилось. Прямо демон музыки. И скучать перестал совсем. Уж извини, но эти три года очень тебя изменили и только в лучшую сторону. Вон гроб твой из походной постели в антураж для студии превратился.
- Да я бы лучше поскучал! Да хоть бы и в гробу!
- Ну что ты так заводишься? У тебя же всех заданий внучку президента выгуливать, да уроки с ней делать. Ну, никто ж не виноват, что только ты один из нас со ста баллами по всем предметам?
- Я не нянька!
- Да успокойся ты! Не глупи! Подумаешь, пару часов позанимаетесь, а потом она опять тихонько нашу репетицию в уголке посмотрит.
Злюсь и молча смотрю на эту веселящуюся четвёрку.
-Кстати, если вдруг всё-таки надумаешь, вечером пойдём с нами потусуемся с девочками, там и расслабишься.
-Чем вообще может так взбесить хорошенькая пятнадцатилетняя девушка, которая разделяет все твои интересы?
-… а ещё она бегает за ним хвостиком и зовёт старшим братиком!
Наконец Мироку машет на меня рукой:
-Всё, вали уже, воспитатель подрастающего поколения… Так ребята, хватит веселиться, на счёт три…
Выходя из студии, я со всей силы всаживаю кулаком в дверной косяк. И сам себе шепчу, слизывая капельки крови с саднящих ранок на костяшках пальцев:
-Тем, что она становится моим наваждением…
***
- И что рядом с тобой делают эти дряни, а братик? - с трудом продираю глаза и натыкаюсь взглядом на маленькую фурию.
- Рейно, милый, кто эта девочка? Твоя сестра? Может, выставишь её, и мы повторим всё, что было ночью? – Блондинка слева голос подала. Хорошенькая, но дура дурой. Блин, сколько же мы выпили вчера? Голова трещит.
-Боюсь, девочки, что убраться придётся вам, уж извините, - отвечаю с ухмылкой, не отрывая глаз от мрачной тучи дУхов, поднимающейся из-за спины Марии.
-А вы что тут разлеглись? Вон отсюда! – Обеих девиц, как ветром снесло. Через пару минут хлопает входная дверь. Нет, ну как у неё получается? Пигалица ведь, а как разозлится, так самому порой строиться хочется. А что она вообще в моей квартире забыла? И какая собака ей код от входной двери сказала, тоже надо выяснить.
- Ну и почему ты здесь, а не в школе? – Смутилась. Дошло, наконец, что не следовало к своему семпаю так вламываться, да ещё ранним утром. Или день уже?
- Я… Братик, это неправильно! Почему рядом с тобой эти шлюхи? И вообще, ты уже два часа, как должен быть на репетиции!
- Не оскорбляй наших фанаток, - добродушно усмехаюсь я, - и отвернись, я встану.
Поднимаюсь с кровати. Достаю из тумбочки чистые плавки. Одеваю их и босиком подхожу к Марии. Так и есть. Вроде повернулась спиной, а на самом деле поглядывает на отражение в стекле постера. Вот бесстыжая девчонка!
- Я в душ, - ласково шепчу ей в покрасневшее от смущения ушко. - Когда вернусь, подготовь всё-таки объяснение своему присутствию в этой комнате.
Когда возвращаюсь, меня встречает импровизированный завтрак. Чай, тосты с маслом. Ну да, на кухне у меня не густо. Больше в столовке LME питаемся.
- Это твои извинения? – начинаю хрустеть пережаренным хлебом.
- Нет, это твой завтрак! И не понимаю, за что извиняться! Это гадко, что ты тут с ними!
- Почему? Может, ревнуешь и хочешь сама туда, - киваю на смятую неубранную постель, - вот так же, без любви и обязательств?
- Фу! Мерзость какая! Вовсе нет! Тревожусь за твой моральный облик, братец! Ведь ты мой семпай, как никак.
- Ну-ну, тогда ладно, - мда… тоже ехидно прозвучало. А как ещё я могу говорить тебе об этом, милая моя девочка? Обиделась. Сидит сердитая, а губы дрожат. И я смягчаюсь. – Не ворчи на меня, малышка. Вторая с Дасукой пришла, а он уснул где-то, алкаш. Ну не выгонять же хорошенькую девушку? А, сестрёнка?
- Он до сих пор в прихожей спит, - Мария успокоилась и её ворчание себе под нос скорее извиняющееся, - Всё равно гадко. А ты и правда никого из них не любишь?
-Вот ещё! Я что извращенец, влюбляться сразу в двоих? Моё сердце только для сестрёнки, - я кривляюсь, но в груди усиливается тянущее, ни на что не похожее ощущение. Как будто тепло вот-вот родится во мне самом.
Что я могу знать о любви, любопытная моя воспитательница? Ну да, тебе, наверное, действительно гадко видеть меня таким. Но уж лучше так. Тебе пятнадцать, и я стану старым мерзавцем, если начну думать о тебе. Правда, уже давно я заметил, что ни о ком другом думать почему-то совсем не хочется.
Выйдя с Марией из квартиры, я не обнаруживаю лимузина LME.
- Ты отпустила водителя?
- Я приехала на такси, - заявляет с вызовом, ни капли не раскаиваясь.
-Ты идиотка? Единственная наследница LME на такси? А обратно ты также собиралась ехать?
-А обратно меня братик на своём мотоцикле отвезёт, - торжествует, поганка.
- А если мне твой дедуля голову оторвёт?
Встаёт на цыпочки и, прижимаясь ко мне, интимно шепчет в ухо:
- А мы ему не скажем.
Она стоит так близко, как если бы я обнимал её, и мне мучительно хочется провести руками по её длинным пушистым локонам, опустить руки на плечи… Она ребёнок, а ты старый упырь, говорю я себе и зло выдавливаю сквозь зубы:
-Маленькая дрянь.
- Старый развратник, - парирует она мгновенно. И вдруг фыркает и начинает хохотать. И неожиданно я понимаю, что смеюсь ей в ответ. И смех этот, как родниковой водой смывает все обидное и недоговорённое между нами.
-Первый раз вижу, как ты смеешься. Даже не думала, что вообще умеешь.
-Я тоже думал, что не умею, - В груди всё-таки родилось и затаилось в глубине что-то маленькое, тёплое и уютное. И я боюсь, что стоит мне хоть чуть-чуть отодвинуться от Марии, как это невероятное ощущение тепла исчезнет. И я обнимаю свою капризную воспитанницу за плечи и веду к мотоциклу.
Тяжелый Kawasaki Voyager утробно рыча, мчит нас по городу. Этот несносный ребёнок крепко обнимает меня за талию и визжит от восторга, а я снисходительно улыбаюсь, зная, что в зеркальной черноте шлема она не увидит моего лица.
На светофоре я останавливаюсь.
-Куда тебя? Домой или в школу?
- В студию. Посижу у вас. Школу я прогуляла, а домой не хочу.
- Ремня тебе не хватает. Только-только на 90 баллов вышла, как снова за старое.
- А ты со мной позанимаешься, и я нагоню. Поехали.
Она пихает меня кулачком в спину, и я покорно поворачиваю к агентству, боясь расстаться со своей юной мучительницей.
В студии тихо. Увидев меня, входящего вместе с Марией, Шизуру резко бледнеет и пятится.
- Рейно, друг, извини. Ты же знаешь. Она если начнёт допытываться, у меня прямо ноги отнимаются. А тут ты на репетицию утром не пришёл.
-Проехали. Сестрёнка всё поняла и простила распутного братика, да сестрёнка? – И шепчу ей на ухо, - а без демонов никак было? Или вообще просто одной здесь посидеть, раз школу прогуляла?
Поджала губы, покраснев.
-А ему и демоны не нужны. Так всё рассказал, как вы по барам развратничаете, - бурчит себе под нос.
-Марш на диван и чтоб я тебя не слышал! – рявкаю на неё, и эта мерзавка, как благовоспитанная японка со словами «да, мой господин», кланяется мне и улепётывает на диван.
-И как ты с ней справляешься? Это же дьяволёнок малолетний, а не девчонка, - вполголоса интересуется Шизуру.
-А кто тебе сказал, что я справляюсь? Ворвалась утром, шуганула девчонок из постели…
-Ого! Там еще и не одна была? Ну ты герой…
-Придурок, тебя бы туда. Не мог позвонить, предупредить? Остальные где?
-Если бы твой телефон отвечал, ничего бы и не было. Мироку сейчас придёт, пошёл кофе купить. Киора отзвонился, что поздно домой пришел и репетицию проспит. В пять утра позвонил, прикинь? Где Дасуку даже не представляю.
-Дасуку у меня спит, на диванчике в прихожей.
-Слушай, а давай я тогда тоже пойду отсыпаться?
-Ладно, вали. Устроим сегодня выходной.
В ожидании друга перебираю клавишами синтезатора и постепенно погружаюсь в рождающуюся мелодию.
- На лирику потянуло? – Мироку отхлёбывает кофе и предлагает мне второй стакан.
-Что, так ужасно?
-Ну не ужасней альбома Фувы три года назад.
-Кровь-любовь-морковь, - с надрывом простонал я.
-И снова в бровь любовь, - радостно подхватил Мироку, - то-то было восторгу его фанаткам.
Мы смеемся, и он осекается, глядя на меня.
-Ты смеешься?
-Да, научился сегодня, - улыбаясь, бросаю взгляд в сторону диванчика.
Мироку отслеживает мой взгляд и задумчиво разглядывает Марию, задремавшую в обнимку с большим плюшевым медведем, зачем-то притащенным пару месяцев назад Амамией.
-А ты не забыл, случаем, что ей пятнадцать и что она внучка Такарады?
-Всё время себе повторяю. – Пробегаюсь пальцами по клавиатуре, выводя что-то печальное.
-Лори что, слепой? Или ему всё равно?
-Думаю, доверяет.
-Тебе или ей?
-Наверное, обоим. Я обещал присматривать и заботиться о Марии. И я забочусь,… как могу.
Друг кладёт мне руку на плечо и разворачивает к себе.
-Ваши отношения… они вот-вот станут отношениями.
-Глупости, она ещё ребенок. И я для неё беспутный старший братик, о котором она тоже заботится,… как может. А она для меня – всего лишь моя муза.
-Это ты мне пытаешься врать или себе?
Я смотрю на спящую девочку и, возможно от моего пристального взгляда, она просыпается. Смотрит на меня своими сонными глазищами и нежно улыбается. И тут меня накрывает, как волной. Я подхожу к Марии, хватаю её за руку и тащу за собой.
-Эй, ненормальный, ты куда? – кричит Мироку нам в след и бежит вдогонку.
В концертном зале, как обычно полумрак. Только на сцене горит свет, и Мацинао старательно играет Бетховена на белом рояле. Извини, подружка, но я тоже привык играть именно на этом инструменте. Пихаю Марию к креслам первого ряда и взбегаю по ступенькам на сцену. Наверное, что-то было в моём взгляде, раз эта своенравная певица мгновенно слетела со стула.
Сажусь за рояль и, бросив короткий взгляд на Марию, начинаю играть.
Думаю, в тот момент я уже перестал чётко осознавать, что творилось вокруг. Потому что рождалась музыка. Потому что я дышал полной грудью. Потому что вся нелепость моего существования начала, казалось, наполняться глубоким смыслом, в который я вот-вот должен был проникнуть. И неизбежность осознания самого себя повергала меня в отчаяние. Потому что Мария смотрела на меня, не отрываясь, я знал это.
И я страшился того, что она поймёт о ком я играю.
Спустя несколько минут, к яростной чувственной музыке рояля добавилась трепетная импровизация скрипки. И после изнуряющего спора и борьбы с ней, я смирился. Музыка стала нежнее и тише, смиряясь вместе со мной. И скрипка заплакала, утешая меня. И её ласковая проникновенность, казалось, давала спокойствие и надежду...
Я снял руки с клавиатуры и какое-то время просто сидел, склонив голову и положив руки на колени, ожидая, когда спадёт напряжение.
-Да, давненько мы с тобой так не зажигали, – нарушил, наконец, тишину Мироку, - Всё-таки Такарада молодец, даже дежурная скрипка в шкафу отличного качества. Жаль, только запись не включили.
- Я на запись в телефоне нажала, - неуверенно подала голос Мацинао, - правда не сразу, он в сумочке лежал.
-Извините, что перебиваю, но всё записывалось с момента, как только вы сели за рояль. Причём со всех микрофонов. Технику только сегодня заново отладили и качество записи должно быть не хуже студийного, – к сцене подошёл смотритель зала и уважительно поклонился. - Это распоряжение Такарады и относится ко всем, кто пишет собственную музыку.
Хлопнула дверь. Я поворачиваю голову. Марии в зале нет. Что-то обрывается внутри. Наваливается тоска. Тру лицо ладонями, заставляя себя вернуться в реальный мир. Прихожу в себя и криво улыбаюсь Мироку.
- Вот такое вдохновение. Как назовём? Хотя в альбом такое не впихнёшь, к сожалению.
-Но и выкидывать глупо. Добавим фоном ударные и выпустим синглом. А назовём, - Мироку оглядывается на Мацинао и склоняется надо мной, шепча на ухо, - «Запретная любовь».
-Бака, - беззлобно усмехаюсь я, - ну что, пойдем обратно в студию?
-Сам бака. Пойдём лучше в столовую, со вчерашнего вечера во рту ни крошки. А ещё в спортзал надо заглянуть - тяжким трудом выгнать из тебя все эти глупости. Всё-таки Такарада – гений. Сюда бы ещё номера с кроватями, так жил бы в LME.
***
За окном темнеет.
Поднимаюсь на лифте в оранжерею. Знаю, что поступаю, как полный идиот, но это сильнее меня.
Сажусь рядом.
Мне иногда кажется, что ты тоже считаешь, что это «наша» скамейка.
Молчим.
Ты не смотришь на меня. Я чувствую твою грусть. Протягиваю руку, и на палец, как невесомая бабочка, садится твой маленький печальный дух. Привычно целую его в макушку, и он улетает обратно, растворяясь в твоих волосах.
- Мне всё еще кажется, что я надумываю себе. Я ведь уже ошибалась так раньше, - нарушаешь ты молчание.
Зачем, девочка моя? Ты же знаешь. Ты же не можешь не знать, что я никогда не обижу тебя. Я просто буду рядом. Чтобы помогать тебе. Чтобы согреваться одним твоим присутствием. Прости меня за этот безумный день, за эту музыку. За то, что ты невольно услышала мою боль и тоску по тебе.
-Ты ошибаешься, – голос мой ровен и спокоен. Я артист, родная. Я не могу лгать в музыке, но своим лицом и голосом смогу выразить любые чувства. Уж в этом-то я близок к совершенству.
- Ты ведь уже три года здесь. Быть рядом со мной – твоя работа, будь она проклята.
- Я твоя игрушка, которую тебе купил любящий дедушка. Не ругайся при мне. Не забывай, что ты девушка.
О чем ты думаешь, родная? Почему мне кажется, что ты не слышишь меня? Почему ты не смотришь на меня?
- Я думала так только в самый первый день. Что получу злую и жестокую игрушку и буду её мучить. Пока мы не встретились в первый раз здесь, в оранжерее. На этой самой скамейке. Пока я не поняла, что нашла кого-то, с кем могу просто молчать. И этот кто-то будет понимать моё молчание…
Все не так, замолчи. Не продолжай дальше. Я был не прав. Я не хотел всё ломать. Я признАю всё, что угодно, лишь бы вернуть время вспять. Чтоб всё стало, как раньше. Я готов умолять тебя о прощении за то, что открылся тебе.
- … я всегда говорила деду, что ты меня раздражаешь. А на самом деле делала только то, что ты говорил. Сказал тесты не меньше 80 баллов и я добилась. Сказал, что в старшую школу должна поступить сама, и я поступила. Я выучила этот долбанный английский и зубрю китайский, но всё это, чтобы быть с тобой эти несчастные два дня в неделю.
-Ты недооцениваешь деда. Возможно, он хотел, чтобы ты выплеснула весь свой гнев и ненависть, чтобы снова научиться любить.
-Ты не слышишь! Я даже дня не смогла ненавидеть тебя! Несмотря на этот адский холод вокруг тебя и эту дебильную школьную муштру! – кричишь ты в ярости и, наконец, решаешься посмотреть на меня. В твоих глазах стоят слезы, и я не могу разглядеть что там, за ними. Ненависть? Или презрение?
- Забавно, что ты ставишь всё это в один ряд, - я через силу усмехаюсь и протягиваю руку, чтобы поправить её волосы. – Прости меня. Зато на каждый день рождения я дарил тебе что-нибудь теплое.
Ты отшатываешься и несколько мгновений недоверчиво смотришь на меня. Потом отворачиваешься, закрываешь лицо руками и утыкаешься лбом в колени. Через тяжелые волны локонов, голос твой звучит глухо и безжизненно, прерываясь. Ты плачешь? Зачем?
- Это ты прости меня. Знаешь, я уже полгода почти не чувствую холода рядом с тобой. Мне даже стало казаться, что и ты… А сегодня я совершенно наверняка была уверена, потому что я вдруг почувствовала тепло, исходящее от тебя… Безумие, правда? Тепло, а не холод… И даже сейчас мне всё ещё кажется… какая я дура… Я была так смущена… и так счастлива… Господи, как стыдно…
Ты говоришь всё тише и тише, а последние слова произносишь едва слышно, но для меня они звучат грохочущим набатом.
-Мари, малышка, что ты сказала сейчас? – шепчу я недоверчиво.
-Даже и не смей думать, что ослышался! - Ты поднимаешь голову и начинаешь пылать яростью и гневом, крича на меня, - Да! Я была счастлива, считая, что это моя музыка! Что ты играешь её для меня! Что твоя музыка о нас!
По твоему лицу текут слёзы, и я цепенею, глядя на них.
- Я уверила себя, что это было твоё признание, - добавляешь ты растерянно плачущим голосом.
- Не надо Мари, - пытаюсь переубедить её. Да, я уже верю тебе. Я всё понял. Но это же ещё страшнее. Ведь теперь тебя надо спасать не только от меня, но и от себя самой, – Мари, девочка моя. Какой же ты всё-таки ещё ребёнок. Не надо, глупенькая.
- Не смей. Называть. Меня. Ребёнком! Мне уже пятнадцать! – яростно стонешь ты. В глазах дерзкий вызов, но губы твои дрожат.
И я срываюсь.
-А мне уже двадцать пять! Я старик по сравнению с тобой!! Зачем тебе ломать свою жизнь с таким уродом, как я?!! Мне ведь было достаточно просто быть рядом!!! – теперь уже я кричу на тебя, вскочив со скамейки.
Меня трясет. Я стою, тяжело дыша, и не смею оторвать взгляда от твоих глаз. Ты медленно поднимаешься и склоня голову на бок внимательно смотришь на меня.
-Ты не урод. Ты очень красив, Рейно. И я говорю не о внешности, – спокойным и даже каким-то отрешенным голосом говоришь ты, потом встаёшь на цыпочки и на мгновенье неловко прижимаешься крепко сомкнутыми губами к моим губам. По твоим щекам текут слёзы, а на губах расцветает пленительная и немного лукавая улыбка. – Через три года мне исполнится восемнадцать. И никто нас не осудит. Ты ведь дождёшься, пока я вырасту?
Я ошеломлён, и грудь наполняется чем-то огромным и бесконечно прекрасным. И я вдруг понимаю, что это новое, незнакомое мне ранее чувство, называется нежностью. Я бережно беру за плечи своё маленькое плачущее чудо и притягиваю к себе.
- Конечно, дождусь, даже не сомневайся, - шепчу я ей.
И мир вокруг взрывается красками.
***
«И самое главное, сыночек, постарайся найти свою настоящую любовь…»
и очень хорошо читалось.
очень понравилось!
А "Принц" воспринимается как совершенно отдельная и самостоятельная история (пока что, по крайней мере).
что выложила отдельно. Имхо, так лучше даже смотрится, чем в контексте "Кёко-Бутсу", все-таки по стилю отличаются. 
.
бонус очень вкусный и необычный 
